Степь. Кровь первая. Арии (СИ)

Индра улыбнулся.

- Поверь. Она самая надёжная для тебя помощь.

- Почему? Ты же сам слышал, что меж собой мы творим. Не поверишь, но я у ямы еле сдержалась от того, чтобы не спрыгнуть вниз и не придушить её голыми руками.

Атаман расхохотался, поглаживая свободной рукой по её животу, упёршемуся ему в бок.

- Правда, правда. Прямо напасть какая-то. Сама от себя не ожидала, но точно знаю, я спокойно бы её придушила и глазом бы не моргнула.

- Верю, верю, только в отличии от тебя я видел её. Она сама сдохнет, но тебя и ребёнка даже с того света вытащит. Это я теперь точно знаю. К тому же она нужна будет мне, некоторое время, - с какой-то таинственностью закончил Индра.

- А почему ты решил, что она согласится? - уже несколько успокоившись и идя на попятную, спросила Зорька.

- Не только согласится, но и вприпрыжку побежит. Такого подарка судьбы она не упустит. К тому же у меня тоже есть свои секреты. Сила во мне не от мира сего, ты же слышала?

- Слышала. А что это?

- Не надо тебе этого знать. Принимай меня таким какой я есть. И по придержи себя.

- В смысле?

- Начнёшь змействовать тут в логове, да баб калечить, запру вон там, - он показал на её половину, - за ногу привяжу и будешь у меня до скончания века сидеть на привязи.

Зорька хмыкнула, демонстративно перевернула голову с бока на затылок и так же нагловато заявила:

- Ты тоже принимай меня такой какая есть.

Он повернул голову в её сторону, вынул руку из-под одеяла и поднёс к её носу кулак, но только коснулся верхней губы, как она резко извернулась и не сильно, но чувствительно куснула его руку. Индра от неожиданности вздрогнул, оторвал руку и загадочно проговорил:

- Да уж семейка у нас. Одно загляденье.

Поболтав ещё о чём-то, они так и заснули на одном лежаке.

Она.

Клип двадцать третий.

Звёздочка.

Индра как всегда оказался прав. Чуть только рассвело, к ним в кибитку постучал Шумный. Атаман спросонок выглянул, они о чём-то недолго пошептались и Индра, вернувшись под одеяло тут же заявил Зорьке:

- Ну, что я тебе говорил. Твоя матёрая со сранья в яме голосит. Требует меня на свиданку, - и после небольшой паузы, уже с какой-то издёвкой, добавил, - согласная она, видите ли. То-то новость.

- А где ты её поселишь? - судя по Зорькиной интонации, она уже не только смерилась, но и явно заинтересовалась дальнейшим.

- В бане и поселю. Вы же в банях рожаете, как я знаю, вот пусть и обживает. На пол шкур набросаем, из полога лежак соорудим. Пусть под боком и под присмотром будет.

По началу Зорька боялась ходить в шатёр к старой Хавке одна и упрашивала Индру поприсутствовать на их свиданиях, но как оказалось, после первых же бесед, атаман и сам с удовольствием стал хаживать к вековухе погутарить. Ходили они к ней под вечер, что говорится сказки на ночь послушать. Эти посиделки с точки зрения Зорьки были крайне странными и проходили постоянно одинаково. Зорька с Хавкой усаживались на разные края лежака, поодаль друг от друга, как бы держа дистанцию, а атаман мерно нарезал круги вокруг банного камня, изредка останавливаясь в задумчивости и глядя на плоский камень, либо останавливался, заинтересованно на против Хавки. Все разговоры были только между вековухой и атаманом. Зорька только слушала, дивилась вранью и выворотами, которыми ведьма кормила слух мужа, но молчала, ни разу её, не одёрнув и не поправив. Они вообще разговаривали меж собой так, как будто Зорьки тут вовсе нет. У неё был как-то в начале порыв возмутиться на откровенную ложь и враки матёрой, рассказывающей об обычаях и устоях речного общества, типа "ты чё вековуха с дуба рухнула?", но она воздержалась, а после поняла, что правильно сделала. Она вроде бы как официально Зорьку учила уму разуму, а на самом деле ему втирала, как малому дитя, что уши развесил и требовал постоянно продолжения. Индра несколько раз пытался её расспросить о каких-то конкретных вещах, но она как-то умело уводила его внимание совсем на другую тему и он, забывая, что спрашивал, уже интересовался другим. Когда Хавка ему что-то разжёвывала, то в большинстве случаев почему-то от правдивых объяснений ловко увёртывалась. Спросил он у неё, как-то про колдовские тату. Странно спросил, настораживаясь, что ли, но та почему-то простые истины объяснять не стала, сославшись на то, что это мол дела колдовские и она туда не лезет, вот если бы про бабье ведьменность спросил, вот тогда да, это её вотчина. Хотя мужику эта бабья хрень неинтересна. То, что матёрая не знала о татуировках, Зорька даже не поверила, ибо это знала каждая девка аж с кутырок, но почему не стала рассказывать, задумалась. Почему какие-то секреты ведьма с лёгкостью раскрывала, даже тогда, когда её об этом не просили, а какие-то прописные истины, известные всем, как считала Зорька, умалчивала, либо не договаривала.

Где-то на третий такой вечер, Зорька, откровенно веселясь, как эта вековая дрянь, абсолютно беззлобно водит за нос её мужа и как тот из атамана - зверя на её глазах превращается в обыкновенного любопытного пацана с горящими от восторга глазами, наступила развязка. Кто-то с наружи позвал Индру, тот вышел, поговорил, простился и куда-то убежал, оставив их в первые наедине.

- Сказки сказывала, сама себя обмазывала, да так увлеклась, чё забыла где вралась. Ну и, как тебе мои сказы, Зорьк? - весело спросила Хавка, впервые за все эти вечера повернувшись лицом к молодухе.

- Складно врёшь, травы атаману на уши столько навешала, что как высохнет, целое стадо зиму кормить можно будет. Только не пойму зачем?

- И чё же тут ни понятно то?

Зорька не ответила, лишь вопросительно взглянула на вековуху.

- Я ведь тут для тебя распинаюсь, Зоренька. Чё ему скормила, тьфу, а вот как это сделала?

- Это я заметила, ловко у тебя получается. Я так не смогу.

Хавка закаркала своим старческим смешком.

- Сможешь, коль захочешь, а жить захочешь, так вообще никуда ни денешься.

Не смотря на какой-то осадок неприязни к этой ведьме, в глазах Зорьки блеснул интерес, а Хавка продолжила, поясняя сказанное:

- С мужем разговор надо вести на его языке и на его интересе. Перестанешь быть для мужика интересна, он тебя бросит, как вещь ни нужную. Ох, реву я по хоромам, а по мне ревёт помойка.

Зорьке, в отличии от вековухи, стало жарко. Она поглубже залезла на лежак и припала спиной к прохладной шкуре стены шатра.

Хавка за эти дни сильно изменилась. Из дряхлой, скукоженной и уже, казалось, рассыпающейся вековухи, она преобразилась в эдакого живчика. Быстрая, суетливая, как будто в неё жизни подлили, лишь то, что она плохо видела, сковывало её бурную деятельность и не позволяло развернуться во всю ширь. Стоя спиной к Зорьке, с протянутыми к камню руками, она, как бы забыв о своём подвластном положении и необходимости раболепной учтивости к госпоже, как-то по-своему, матёрому обыкновению буркнула:

- Слышь, девка, сороки то ещё не трещат?

Зорька от такого тона аж вздрогнула и тут же, не отдавая себе отчёт, внутренне ощетинилась, окрысилась, но сразу, ввиду происходящей в ней внутренней борьбы, не ответила и эта пауза позволила ей совладать с собой, приглушить, непонятно откуда взявшуюся озлобленность и стараясь быть спокойной, но твёрдо, давая понять, что она тут не девка для битья, ответила:

- Нет. Коли б затрещали всё бы логово уже на уши встало.

Хавка услышав её голос лишь медленно повернула в её сторону голову, опустила руки, и Зорька разглядела на лице вековухи какое-то замешательство, но тем не менее продолжила так же жёстко:

- У нас два больших коровника, в которые атаман собрал беременных невест, - только тут Зорька сбавила напор и созналась, - только я так и не пойму зачем ему это надо.