Осколок (СИ)

Хриплый смешок и пожатие плечами:

— Пока не пытаешхсся убить-подстхавить — всё рхавно.

***

Два дня — ровно столько мне понадобилось, чтобы восстановиться после того боя. Два дня, проведённые практически безвылазно в этом гротике, почти успевшем стать уютным. И Ворон, который возвращался и говорил со мной, любезно поясняя многое из того, о чём я даже подозревать не мог. Например то, что мне недоступно местное чудо-лечение кровью. Не очень-то и хотелось… Хорошо я об этом лечении даже не знал — лишний раз разочаровываться не пришлось.

— Так и не вспомнил своё имя? — в очередной раз вопрос застал меня врасплох, я даже на секунду перестал вымазывать миску от остатков ужина.

— Бхыло бы что вспоминать, — недовольно отозвался я. Ну не вспоминалось мне ничего от прошлой жизни. Ничего! Пустой, чистый лист перед глазами. И, между прочим, это не так уж и плохо, наверное. По крайней мере, ничто не тяготит, кроме бытовых мелочей да обречённого любопытства.

Ворон уже привычно побарабанил пальцами по колену. Ночевать, кстати, он никогда здесь не оставался — но приходить мог вообще в любое время суток, оставаясь на несколько часов и неизменно принося что-то поесть. Странная забота, меня она устраивала, однако одновременно вынуждала острее чувствовать собственную пусть временную, но неполноценность.

— Тогда ты не против, если я придумаю? А то звать “эй, ты” конечно могу, но тебе вряд ли понравится.

Я хмыкнул, смерив Ворона долгим взглядом, и кивнул. Почему бы и нет? Безымянным оставаться становилось и правда в какой-то степени… неуютно.

— Только бхез оскорбленхий.

Он усмехнулся.

— Как насчёт… Бранд?

— Брханд… — я покатал имя на языке и улыбнулся. — Мне нравитсся.

Висок кольнуло, я немного раздражённо потёр его, но почти сразу облегчённо выдохнул. У меня теперь есть имя!

От этого понимания будто даже почва под ногами наконец появилась. Словно до этого момента я болтался в воздухе, ненужный и ничейный. А имя… Имя стало ниточкой, что начала меня привязывать к этому месту. И конкретно — к этому человеку.

— А как тхебя зовут? — Ворон выгнул бровь и смерил меня острым взглядом. Я опять улыбнулся — настроение поднялось невероятно, так что чужая реакция меня почти не волновала. К тому же, я в своём праве, разве нет?

— Ты дал мне имя. Я тоже хочу узнхать твоё.

— … Альбер.

Прежде чем мы с ним отправились на первую совместную охоту, я попросил посетить одно место — и Ворон почти не удивился, когда выяснил, что это часовня Одона. Он любезно не стал стоять над душой, пока мы с Агатой общались — а тот выглядел удивительно счастливым, всплеснув руками, когда я подал голос уже практически без запинки.

— Бранд, — повторил он, почти совсем открыто улыбаясь. — Я так рад, что ты пришёл, уже почти не надеялся… И я рад, что ты нашёл своё имя! Ты… Ты же ещё будешь сюда приходить?

— Как будет возмхожность, — я уже почти привычно похлопал Агату по плечу. — Спасибо за всё.

Несимпатичное лицо жителя часовни осветила новая улыбка.

— Я буду ждать…

Альбер никак не прокомментировал этот визит. Просто молча мотнул головой, чтобы я последовал за ним.

А потом началась Охота. Ворон с какой-то противоестественной точностью вычислял очередного Палача или их группу — и их участь не менялась от раза к разу. В некоторой степени это навевало чуть ли не поэтические мысли о неотвратимости возмездия. Были ли мы им? Я не знал. Но и совесть меня мучить не спешила.

При виде уже знакомых обводов Колеса-оружия у меня каждый раз начинали ныть спина и плечо — но я больше не позволял застать себя врасплох, в полной мере пользуясь преимуществами длинного меча, по которому порою пробегали язычки уже знакомого мне чёрного пламени. Не тот всепожирающий пожар, что в первый раз высосал из меня остатки сил, и то ладно. К тому же я довольно быстро выяснил, что оно довольно зависимо от моих чувств. Это в итоге оказалось даже на руку, поскольку управляться с порождением слияния Пламени и Тьмы мне удавалось относительно неплохо: вместе с памятью у меня, похоже, забрали и немалую часть эмоций.

А вот способностью чёрного пламени в моих руках вытягивать из врагов жизнь я пользовался без всяких угрызений совести. Это помогало быстрее восстанавливаться и вообще было неимоверно полезным — так какой смысл отказываться от такого подарка?

Правда, в таком ключе оставалась проблема не задеть Альбера — но тот и сам прекрасно справлялся с этим, во время боя неизменно держась на безопасном расстоянии.

Вообще выходило на редкость странно — с одной стороны мы вроде как напарники, но с другой — по-прежнему держали дистанцию. В основном, разумеется, Ворон, но тут его сложно было не понять. Исходя из неохотных оговорок, я смог выяснить, что до встречи со мной он охотился исключительно в одиночестве. Что именно сподвигло Альбера принять меня — я не спрашивал. Неважно. Я просто пользовался шансом доказать себе, что мне есть зачем жить. А Палачей было не жаль, благо от церковников я и раньше держался подальше. И учился, учился жить в этом странном мире на крови.

— Отродье скверны! Мерзкий Нечистокровный! — висок кольнуло.

Очередная зачистка, очередной шаг на пути мести Ворона. Но эти слова… Я не первый раз их слышал. Не первый — и точно не последний. Однако они чем-то отзывались. Чем-то, что тянулось в пустоту забвения болезненной до рези в душе ниточкой.

— Вы должны быть уничтожены! Все! Все до един… — напарник отряхнул лезвие своего клинка, чью смертоносную особенность я уже успел не раз увидеть, а я продолжал смотреть на осевшее тело, не иначе как рефлекторно отмахнувшись от последнего врага, которого вскоре настиг выстрел Альбера.

— Ты чего? — этот вопрос почему-то только усилил накрывавшую разум волну пульсирующей боли, и я сжал голову, зажмурившись.

Должны быть уничтожены. Должны быть уничтожены… Все… До единого… Должны… ДОЛЖНЫ…

***

Ворон хмуро посмотрел на упавшего на колени напарника. За всё прошедшее время Бранд не давал поводов усомниться в нём, легко приняв правила чужой игры и с почти неестественной непринуждённостью включившись в Охоту. Нельзя было не заметить, с каким облегчением здоровяк крушил не только Палачей, но и монстров. Словно это было тем, что ему нужно.

Но при этом не проявлялось ни намёка на хорошо знакомое звериное безумие. Оно будто вовсе не касалось горящих алых глаз.

— Бранд? — тот дёрнулся и опять помотал головой. Альбер подошёл было ближе, но застыл на полушаге, услышав:

— Нет… нет…

— Бранд? — рука рыцаря легла на Чикаге. Неужели…

Напарник вскинул глаза, и Ворон неприятно поразился отразившемуся в них хаосу.

— Я… был таким как они? — хрипло прошептал Бранд. — У меня был Долг… Долг…

Худощавое долговязое тело начало трясти, и Альберу пришлось рискнуть. Лучше сейчас, чем потом убивать окончательно слетевшего с катушек напарника.

— Тихо, — закованная в серебро рука крепко, почти до боли сжала чужое плечо. — Сейчас ты успокоишься, и мы пойдём в убежище. Там всё расскажешь.

Огромного труда стоило не пырнуть Бранда, когда он с неожиданной силой схватил Ворона за кисть. Напарника спасло от смерти лишь то, что рыцарь смог увидеть в лихорадочном блеске чужого взгляда острую, ничем не скрытую жажду поддержки и… благодарность. Собственно, ещё одна причина, по которой их пути до сих пор не разошлись. Бранд никогда не лгал. Недоговаривал, замалчивал, пару раз даже хамил — да. Но не лгал. Не считал нужным скрывать эмоции. Единственное, что он с естественностью рефлекса не показывал никогда — слабость. Ворон ни разу не слышал от напарника жалоб, зато видел, как тот стоически терпел любую боль — а то и вовсе её не замечал, порою приводя рыцаря в замешательство таким равнодушием к себе. И это при собственном отношении Альбера к подобному.