Осколок (СИ)

А ещё наступил рассвет.

Тряпок на некое подобие лежака и даже пару одеял удалось набрать в окрестных домах. Пересаживать озябшего, трясущегося от ожидаемо накрывшей лихорадки напарника оказалось целым делом, но Альбер справился. Развести костёр прямо на плитах старого Собора? Восхитительное святотатство, которое он не преминул свершить. Правда, ночью всё равно приходилось устраиваться под бок Бранду эдакой живой грелкой — за неимением альтернатив. И не спать по полночи от чужой дрожи, глухого бормотания и прерывистого, захлёбывающегося дыхания.

А днём уходить на поиски пищи в разорённый ночью Кровавой Луны город. Это хорошо ещё, что монстры в Собор не лезли, отпугиваемые ладаном.

И ждать, в надежде на то, что Бранду полегчает, бессильно глядя, как того пожирает борьба с ранением. Не то что накормить — напоить толком нельзя, рискуя давать лишь по маленькому глотку, больше губы смачивая, чем действительно позволяя попить.

Напарник терпел, просил, требовал, угрожал, один раз даже умолял — но Альбер продолжал ждать уменьшения гибельного жара, охватившего иссыхавшего на глазах Бранда. Раз за разом сухо говоря какую-то утешающую чушь и обтирая прохладной водой лицо, уже казавшееся маской мертвеца. Лишь упрямые алые угольки глаз давали понять — в этом теле ещё теплилась жизнь.

Но такими темпами… ненадолго.

И от этого хотелось бить равнодушный камень до кровавых брызг. До выбитых пальцев. “Непобедимый” Ворон Кейнхарста не мог спасти единственного нужного ему человека, оставшегося в этом проклятом всеми Великими месте.

Он не мог…

Альбер вдруг посмотрел в мутные глаза Бранда — и чуть не застонал от осознания собственной слепоты.

И подорвался с места, провожаемый вялым недоумённым взглядом напарника.

***

Видимо та ночь неслабо ударила по мозгам — иначе бы с чего нам обоим так накрепко забыть о моей другой главной особенности? И ведь пришла в голову эта мысль первой не мне, заставила именно Ворона вдруг поражённо округлить глаза и броситься прочь без объяснения причин. Я только и успел уловить в лице друга отражение какой-то совершенно бешеной надежды. Настолько яростной, что я был готов скорее подумать об очередном фокусе измученного болезнью разума.

А потом рядом с моей исхудалой рукой рухнула покрытая перьями туша с безумно выкаченными глазками по бокам от длинного клюва. Ещё живая.

И я впервые за прошедшее с той ночи время вздохнул почти без боли. Даже сворачивавший обожжённые раной внутренности голод немного утих. Я понимал, что это всё равно суррогат, и не заменит нормальной пищи, но как же полегчало…

Крысы-переростки, собаки, вороны — Альбер приносил их парализованные туши, а я окутанной чёрным пламенем рукой выпивал до дна, заглушая боль. И с каждой поглощённой жизнью чувствовал, как постепенно начали возвращаться силы. Отступал мутивший сознание жар. Спадала дрожь пробиравшего до костей озноба.

И когда Ворон наконец осторожно дал мне попить — это показалось просто высшим наслаждением. В ту ночь я в кои-то веки крепко уснул, а не провалился в болезненное, мутное полузабытие. Да и Альбер поутру наконец-то выглядел выспавшимся, а не как обычно.

Моя скорость восстановления вкупе с регулярной жизненной подпиткой сделали своё дело — и через восемь дней я поднялся на ноги, с облегчением разогнувшись и выпрямившись до конца. Упоительное чувство!

— Как заново родился, — не смог не поделиться впечатлениями я, осторожно ощупывая живот, после чего развернулся к молчаливо наблюдавшему Ворону. — Спасибо тебе.

— Должен будешь, — хмыкнул он, подавив зевок. Да, отсыпаться другу предстоит ещё долго, судя по черноте под не менее чёрными глазами. И ведь всё равно терпел, не покинул. Спас.

— Буду, — тянуло улыбаться.

***

Когда Бранд стремительно пошёл на поправку, у Ворона словно могильная плита с души свалилась. Пока он был занят заботой о раненном, лишних мыслей просто не было — зато потом они появились, когда рыцарь вспомнил об анализе своего поведения. Скажи ему раньше кто, что он с отчаянным упрямством будет бороться за чужую жизнь, вместо того чтобы попросту добить практически обречённого — в лучшем случае вежливо посмеялся бы над дурной шуткой.

А теперь приходилось смотреть на дело рук своих и давить облегчённую улыбку. Демонов чужак, когда только успел так к себе привязать? А ведь Альбер действительно уже не хотел видеть этот мир без своего красноглазого напарника. Правда признание самого Бранда всё равно оказалось сродни удару под дых.

Кровавый Ворон Кейнхарста обрёл… друга?

Да, обрёл.

И это, кажется, полностью устраивало их обоих.

========== Разбитые оковы ==========

— Я уже боялся, что ты не вернёшься, — Агата был всё тот же, окутанный тяжёлым духом ладана, и я ободряюще положил руку на плечо.

— Прости, был немного занят, — незачем слепому добряку переживать о том, что его опасения могли оправдаться. — А ты, я смотрю, тут уже не один?

— Да, — закивал житель часовни, — благодаря доброму Охотнику здесь в страшную ночь собрались уцелевшие. Жаль, я не смог им помочь, некоторые всё равно сошли с ума…

Видел я их — церковница и старуха в чепце. Жалкое зрелище, милосерднее убить. Но это не моя забота.

— …но в своём уме тоже остались люди, — тем временем продолжал Агата, неуверенно улыбаясь и сплетая пальцы. — Милые дети и сильная женщина. Их всех привёл добрый Охотник лично. Они, кстати, собираются уходить… — голос жителя часовни стал тише и несчастнее. — Ярнам обречён. Здесь больше ничего не осталось, я слышу только вой зверей… А уцелевших ничто не держит, и это правильно…

— Ты тоже с ними? — когда Агата с грустной улыбкой покачал головой, я неприятно удивился. — Почему?

— Я больше не могу ходить, Бранд, — он жалко растягивал губы, а я старательно давил в себе нежданно вспыхнувший гнев. — Да и всю жизнь здесь прожил — здесь и останусь.

Тонкие длиннопалые руки впервые на моей памяти потянулись вперёд, к моему лицу — и я не стал отстраняться, продолжая сверлить Агату злым взглядом. Я понимал, что неходящий слепой урод никому не нужен. Но принять не получалось, потому что этот урод — мой друг. Я не мог это просто так оставить.

— Прошу, не злись, — жалобно произнёс Агата, очертив пальцами хмурую складку на моём лбу. — Я… я счастлив. Поверь, это действительно так! Если бы не ты и добрый Охотник, моя жизнь так и осталась бы бесполезной и никому не нужной…

Хотелось, чтобы он замолчал. Перестал говорить эти глупые слова.

Потому что от них начинала болеть душа. Я не думал, что вообще способен на это, и не сказать, что это открытие было мне по нраву. С Вороном проще — он сильный и самодостаточный, а тут…

Возможно, кто-то назвал бы меня эгоистом. Пусть. Но я понятия не имел, что делать, пока беспомощный калека почти невесомо “осматривал” моё лицо кончиками своих чутких пальцев. Взять Агату с собой? Не с нашим образом жизни. Поэтому я злился.

— А тот Охотник…

— Я звал Агату с нами, — я резко вскинул голову, взявшись за рукоять меча. Ничего себе, старый знакомый! Позади с тихим шелестом покинул ножны клинок. Так и знал, что Альбер далеко не отошёл.

Но Охотник поднял пустые ладони и вместо того, чтобы схватиться за оружие, отшагнул назад.

— Давайте без драк? Нам нечего делить.

— А в прошлый раз было? — фыркнул Ворон, заставив Агату вздрогнуть от неожиданности. Знакомый незнакомец развёл руками.

— В прошлый раз было, — кивнул он и неожиданно дёрнулся вперёд от подзатыльника, теряя шляпу. Прозвучавший следом голос я уж точно не ожидал услышать здесь.

— И как это понимать? — на оцепеневших от неожиданности нас смотрела наставница Альбера собственной зловещей персоной. Правда без маски, являя миру смуглую кожу с уже явными морщинками, чёрные с отчётливой сединой волосы и острый взгляд тёмных глаз. Не настолько тёмных, как у Ворона, но к тому близко.