Дикая охота. Полотно дорог (СИ)

Иногда к Маре приходили гости. Лунноглазые, тонкие и эфемерные, они подходили к ней, с мягким интересом разглядывали ее и снова исчезали в туманах своего мира, такого непонятного ведьме. Она и сама не помнила, как так получилось, что она отыскала эту тропу на пересечье энергий и образов – кажется, тогда она была еще ребенком, маленькой усталой ведьмой, на плечи которой свалилось слишком много всего. И тогда Бессмертный однажды привел ее сюда – хотя Мара не покидала дома своего в тот момент. Иногда ей даже казалось, что именно здесь и проводят духи всю зиму, ожидая новой весны. Кто же знает, где ты прячешь детей своих?

Ведьма не знала, сколько времени пролежала так, недвижимая и тихая – но когда наконец открыла глаза, свет факелов все так же озарял ее комнату, мягко роняя теплые тени вокруг. Мара повернула голову, позволяя телу привыкнуть к новым ощущениям, и поглядела на длинные рубцы, украшающие предплечье. Рваные края ран давным-давно срослись – грубо, некрасиво, но ведьме дела не было до красоты. Такая память не исчезает – и всем сердцем Мара благодарила небо за нее. Иначе быть бы мне сейчас в родном лесу, у теплого очага, где так хорошо да спокойно…

С усилием Мара поднялась с кровати, отыскивая в походной сумке длинную чистую рубаху. Из комнаты можно было выйти в купальню – а ей не помешало бы смыть дорожную пыль. К тому же, вода все беды снимает, все горести и печали, все темное. Стало быть, и ей, быть может, станет лучше.

Теплый пар поднимался от круглых источников, неглубоких и темных. Мара не сомневалась – здесь точно потрудилась Слепая Мэг: не могла вода оказаться внутри камня, да еще вот так вот… Отсветы факелов танцевали на беспокойной воде, рассыпаясь сотнями огненных бликов, и Мара некоторое время заворожено наблюдала за ними. Сложив одежду на деревянную лавку у стены, женщина осторожно подошла к краю одного из источников и нерешительно присела рядом, окуная ладонь в горячую воду. Непривычно горячую – в лесу летом вода в прудах и озерах приятно холодила кожу, да и дома Мара никогда не нагревала ее так сильно. Впрочем, разницы-то никакой…

Ведьма соскользнула в источник, усевшись на выступ в воде и откинув голову на край, и наконец расслабилась. Волосы тут же отяжелели, облепили тело, но Мара не обращала на это никакого внимания – внутри разлилось золото. Покой, такой нужный и желанный, все-таки пришел к ней.

Мягкие клубы пара напоминали туман. Мара прикрыла глаза, усмехаясь про себя: она помнила золотое поле у самой кромки леса – по утрам над полем жарким августом стоял такой же туманный свет, рыжеватый и рассеянный. Ледяная роса цеплялась за подол, и на пыльной дороге оставались влажные отпечатки босых ног. Вдоль дороги зелеными завитками тянулась повилика, а где-то среди колосьев терялись голубые лепестки льна, сиреневые колокольчики и ароматные веточки шалфея. Там, среди этих золотых волн, пригибающихся к земле под теплым рассветным ветром, танцевали духи утра – пранайи. Кутаясь в солнечные туманы, словно в одежду, молодая пранайя смеялась, кружась в танце и откидывая голову назад, и лучами казались ее волосы, и с рук ее на землю падала роса.

Деревенским детям запрещают ходить на дальнее поле – мол, там нечистая сила бродит. Заманит, заведет туда, где трава выше человеческого роста, а потом сгинет – и блуждай себе, пока погибель свою не встретишь. Только ведуньи знают, что нету зла в сердце светлого духа, по утрам танцующего под первыми лучами солнца и славящего свет небесный. Ведуньи деревенские ходят вдоль кромок таких полей, расбрасывают зерна да сухие лепестки огнецвета, и приговаривают:

- Прана-пранайя, утренняя зорька, вдохни жизнь в землицу; пускай всходы растут, растут, да не вянут, пускай добрым будет урожай.

И прана-пранайя до самой осени хранит поля, вдыхая в каждый колосок, в каждое зернышко свою силу, и золотая пшеница наливается под ее благостной рукой.

Мара открыла глаза, ощущая на собственных губах улыбку. Она тоже встречала духов полей по утрам, на дальних лугах. Они смеялись, словно серебряные колокольчики, и сердце от звуков их голосов полнилось радостью. Мара после того заплетала в косу колокольцы каждое лето, в пору звездопадов, когда золотые искры катились по небосклону и падали в те самые поля. Ведьма по утрам танцевала вместе с пранайями, славила солнце, и сердце в груди пело оттого, как же все это верно, как правильно и хорошо. Ныне ленты с медными колокольчиками остались лежать дома, в сундуке, рядом с белым платком, ритуальным кинжалом и букетиком сухих полевых цветков, все еще пахнущих сладостью и горячим ветром. Мара не знала, вплетет ли еще однажды в волосы колокольцы – но надеялась, что Бессмертный позволит ей рассказать пранайям, что она не бросила их, что она по-прежнему здесь, и что дух ее все вечности будет рядом с ними.

Пар все поднимался от гладкой поверхности источников. Подтянувшись на руках, ведьма вынырнула из воды, усевшись на край источника и свесив ноги в воду. Мягкие круги, расходящиеся во все стороны от ее движений, докатывались до самых краев и исчезали в клубах пара. Здесь пахло водой, чистотой, дымом – а еще совсем немножко пахло летними травами. Или это в волосы твои вплелся этот запах, ведьма? Мара давным-давно не отделяла от себя запахи и шорохи леса, сроднившись с ними целиком и полностью. И это было славно.

По спине пробежался холодок, словно кто-то впустил в купальни ветер, и кожа тут же покрылась мурашками. Я не вижу, но ведаю, говорилось в старой книге, оставшейся в родном доме – и Мара ведала, кто пришел сюда.

- Прости, я не знала, что ты здесь, - глухо пробормотала Даэн. Мара обернулась, глянув на нее через плечо. Птица замерла у двери, отвернувшись и старательно пряча глаза.

- Я уже собиралась уходить – здесь слишком тепло. Сморит еще, а там и захлебнуться недолго, - не глядя на Танцующую, ведьма подошла к лавке и натянула чистую рубаху. Волосы, все еще мокрые, неприятно холодили спину. Даэн бросила на нее быстрый взгляд и, убедившись, что ведьма одета, прошла к источнику. Птица переоделась, и теперь на ее открытых плечах Мара видела глубокие борозды-шрамы, так странно смотрящиеся на белой коже. А еще руки ее и плечи были усеяны бледными веснушками – теми же, что Мара помнила еще с детства, - А ты все такая же, солнышком поцелованная, - ведьма улыбнулась ей.

Даэн проследила за ее взглядом и поморщилась, все же улыбаясь в ответ.

- Ну да. Вечная напасть. А летом, когда волосы туго затягиваю, даже уши в веснушках, - Птица расплела косу, и теперь черные локоны тонкими завитками укрывали ее плечи, спускаясь до самого пояса. Женщина зачерпнула воду из источника и плеснула себе в лицо, довольно жмурясь и фыркая, - Боги, как же хорошо… Я уж думала, что до самой Гильдии придется всю пыль да грязь на себе носить. Снега хоть и много вокруг, а особо не понежишься в нем-то, как в воде.

Мара согласно кивнула: стало намного легче. Словно вода очистила не только тело, но и душу. В голове снова всплыл светлый солнечный образ кружащейся пранайи, раскинувшей руки в стороны и заливисто хохочущей.

- Мара…

Ведьма подняла голову. Даэн смотрела на нее внимательно, и капельки воды сверкали золотом на ее волосах, обрамляющих лицо, в свете огней.

Трещинка в камне, похожая на силуэт птицы…

Капельки воды на корнях, мерцающие в свете фонаря…

- Зачем ты здесь? Я знаю – что ты ищешь, то найдешь в конце, и не мне с тебя спрашивать, куда и зачем ты идешь, - что-то в словах Даэн обожгло ведьму пламенем, горячей смолой, и растеклось по венам и сосудам, - Но все же… Ты говорила, что если твоему богу будет угодно, то я все узнаю. И мы снова встретились – здесь, в Лореотте, так скоро, хоть я вовсе не надеялась на это, и вовсе этого не ждала. Так быть может, ему угодно?

Она вдруг затихла и опустила голову, а затем добавила – едва слышно, надтреснутым тихим голосом:

- Мне бы хотелось послушать тебя.

Отчего-то на душе стало тепло и ласково. Мара подошла к Птице – так близко, что могла бы рассмотреть узор на радужке ее глаз, впившихся в нее тяжелым темным взглядом. Мягкие отсветы на лице Даэн едва заметно дрожали – и так же, едва заметно, дрожало сердце Мары. Болезненной и теплой нежностью, мягким трепетным светом и невыразимо тонким чувством, которое она, лесная ведьма Гарварны, вряд ли бы сумела назвать. Слишком новым оно было для нее – и в то же время родным, знакомым, будто все наконец-то стало на свои места. Ведьма осторожно коснулась рукой щеки Даэн – такой холодной, будто Птица только спустилась с гор – и женщина, прикрыв глаза, прижалась к ее ладони. Невесомая нежность легкого прикосновения отпечаталась где-то в сердце, и Мара не сомневалась, что до самого порога Бессмертного это ощущение пребудет с ней.