Дикая охота. Полотно дорог (СИ)

Следующей к протянутым рукам подошла Даэн. Старуха долго прикасалась к ее лицу – но молчала. На один миг Маре показалось, что невидимая рука сбросила с Мэг тень, и где-то в уголках ее незрячих глаз затеплилась улыбка.

- Значит, Эланинаэ?

И ни слова больше. Эланинаэ? Что это значит? Даэн почему-то усмехнулась – видимо, она поняла старуху. В голове Мары тут же вспыхнула искоркой старая сказка про королевну, которую отец запер в высокой башне на самом краю утеса. Легенда помнилась Маре очень смутно – ведьма едва могла бы рассказать ее. Единственное, в чем женщина не сомневалась – так это в том, что в конце истории королевна улетела, обернувшись коршуном. Кажется, ее звали как-то похоже. Эланиэн… Эланиэнэ…

Из оцепенения ее вывел голос Мэгавар.

- Теперь ты, сестрица, - на ладонях, протянутых к ней, Мара увидела символы. Они закручивались по спирали, выжженные прямо на коже, въевшиеся в нее, и ведьма сама шагнула, подставляя лицо под пальцы Знающей.

Прикосновение Мэгавар было острым, словно лезвие клинка. Мара знала, что будет так – слишком странные силы повиновались Слепой Мэг, и слишком древняя энергия стояла за спиной эльфийки. Перед глазами волчком завертелась вся жизнь, яркими образами утекая прямо в жесткие сухие руки старухи. Мара ощутила, как болезненно раскаляется огнем позвоночник, и это пламя проникает в каждую частичку ее тела, заглядывает в самые потаенные уголки души, вымывает ее до дна. Ведьма прикрыла глаза, позволяя эльфийке увидеть всю себя – и вдруг поняла, как именно смотрит Мэгавар.

Мир не изменился. Сквозь плотно сомкнутые веки Мара смотрела прямо в глаза старой женщине, окутанной туманным сиянием. Вся келья заполнилась серебряными тенями, силуэтами, тонкими фигурами, блуждающими вокруг, тающими и вновь возникающими из ниоткуда. Мара глядела на Мэгавар и не могла понять, кто перед ней – старуха, юная девушка или дитя. Призрачные очертания Знающей менялись каждую секунду, и сквозь нее Мара видела сотни лиц.

Я – это все.

Королевы, воительницы, ведуньи, маленькие девочки с золотыми глазами. Тысячи жизней проходили сквозь Мэгавар и оставались в ней.

Я – это город, его стены, его свет и его дыхание.

Туманная оболочка не скрывала сердца, бьющегося в груди старой Мэг – да только вместо сердца Мара видела сияющий кристалл, оплетенный каменными тонкими ободами, изрезанными древним узором. Этот кристалл тоже постоянно менялся, превращаясь в воздушный белый город из сталактитов и вязи рун, опоясывающей его вдоль и поперек. Немыслимо.

Мэгавар улыбнулась ей – так Маре показалось. Ведьма почувствовала, как неведомая сила вытягивает крохотную частичку ее из собственного тела, и не подчиниться этой силе нельзя. Серебряный силуэт мягко отделился от нее, плавно перетекая в Мэгавар, и на одно бесконечно короткое и бесконечно долгое мгновение Мара увидела саму себя – такой, какой ее видела Мэг.

В прозрачной клети ребер, перевитое плющом, усыпанное росой, прорастало дерево. Ветви его тянулись сквозь нее, пронзая тонкую оболочку, и на них мерцали вспышками болотные огни. Дерево медленно обращалось сердцем – живым, человеческим сердцем, которое вновь менялось и становилось древом. А потом…

Мэгавар охнула, отдернув руки. Символы на ее ладонях блеснули серебром, и Мара с изумлением успела заметить, как в их вязи появляется и впечатывается намертво еще один знак. Мэг, кряхтя, протянула руку к Меред.

- Помоги мне присесть, девочка. Слишком уж я устала…

- Ты не будешь делать так со мной, Знающая? – осторожно спросила Меред, подхватывая под локоть старуху. Та покачала головой:

- В этом нет нужды – я уже поглядела на тебя, Лару. Мне лебедушка показала тебя, - Атеа изумленно вытаращилась на Мэгавар и повернулась было к Даэн, но женщина выразительно изогнула бровь, предупреждая дальнейшие разговоры и расспросы, - Жаль мне тебя, Лару… Очень жаль. Негоже так рано… негоже…

Бормотание старухи становилось все неразборчивее. Мэгавар качала головой, беззвучно что-то шептала, пока Меред вела ее к лавке. Эльфийка тяжело опустилась на шкуры, зябко кутаясь в свою накидку, помолчала, а затем скрипуче молвила.

- Я живу уже много лет, дети… но я почти все забыла – все, что видела когда-либо. Разве я помню, каким было небо над моей головой? Разве помню, каким было солнце? Здесь, в темноте пещер, я погрузилась в такой мрак, который ни смертным, ни богам неведом. Все, что я вижу – лишь тени. Тех чужаков, что оказываются в пещерах с недобрым умыслом, убивают сестрицы, а их тени остаются в подземельях – и все идут ко мне. По ночам они поют, - Слепая поежилась, - Они говорят со мной, зовут меня. Есть и светлые тени – ваши, например. Они тоже остались здесь, они защитят Слепую Мэгавар, да, защитят…

Мэг замолчала, все так же качая головой. Птицы неловко переглядывались, словно не знали, что делать – им явно было слишком неуютно в келье эльфийской ведьмы. Наконец Даэн присела перед старухой и осторожно коснулась ее руки.

- Не нам защищать тебя от теней, Знающая – мы ведь толком и не понимаем, о чем ты говоришь. Но мы здесь для того, чтоб помочь твоему племени. Чтоб защитить ваших детей. Королева Шедавар отправила нас к тебе, чтоб ты рассудила, должно ли нам вмешиваться в судьбу Лореотта. На все – твоя воля, а потому решай.

- Нет, девочка, - старуха рассмеялась, и в смех ее вплелось хриплое карканье воронов – так показалось Маре, - На все воля богов, но уж никак не моя. А раз вы здесь, раз нет в вас зла, то богам угодно ваше участие. Шеда не прогонит вас, не бойтесь. Кто там стоит, за шкурами снаружи – не Аллэивар ли? Чую, что Аллэи. Она за вас скажет королеве. А теперь, пташки, оставьте меня с сестрицей, - она повернула голову в сторону Мары, - Я хочу, чтоб она рассказала мне о земле и небе.

- Как пожелаешь, Знающая, - Даэн поднялась и чуть поклонилась старухе, - Благодарим за то, что рассудила. Меред, Атеа.

Мара провела взглядом женщин, одна за другой вышедших из кельи. От ее чуткого слуха не укрылось тихое бормотание Атеа:

- Разве мы не могли ей рассказать о земле и небе? И почему она назвала Меред так странно – Лару? Что за Лару?.. И зачем ты ей поклонилась – она ведь…

- Да бес бы тебя забрал! – прошипела Даэн, не выдержав, и вытолкнула девушку из кельи, а сама скрылась следом, бросив долгий внимательный взгляд на Мару. В каменной комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь едва слышным треском факелов. Старуха только тихонько рассмеялась.

- Дети, смешные дети лета… Кто же вас убережет, горемычные…

- Мы сами убережем себя, Знающая, - Мара присела рядом с Мэг, - Это не твоя забота, и не твоя печаль.

- Что ты знаешь о моей печали, сестрица? – Мэгавар покачала головой, и пространство вокруг нее задрожало, пошло яростными волнами – ведьма кожей чувствовала их колебания, - Я давно потеряла счет годам своим, и с того дня, как мы покинули землю, печалей моих стало слишком много для меня одной. Все они здесь, - старуха вытянула руки ладонями вверх, показывая Маре жуткий узор из сотен мелких символов, выжженных на коже, - Каждая моя горесть, каждая смерть, каждый расколовшийся камень этого города. Каждый путник, пришедший со злом в сердце, каждая пропавшая в предгорьях девочка. Все страхи и надежды Лореотта, все души его – это все лежит на моих плечах. И я не имею права, сестрица, забывать хоть о ком-то, кто однажды появился в подземных чертогах клана Вар.

Мара склонила голову.

- Прости меня, Знающая. Ты верно говоришь – не мне судить о том, что должно оставаться в тебе, а что нет. Но не бери на себя лишнюю тяжесть. Мне кажется, довольно ее итак для тебя.

Огоньки факелов мигнули, колыхнувшись от невидимого порыва ветра, и потускнели. Пещера старухи заполнилась мягкой темнотой, прозрачной, но обволакивающей. Мара ощутила, как энергия, закручивающаяся в тугие витки, льнет к рукам, любопытно цепляясь за кончики пальцев.

- Ты нравишься моим теням, сестрица, - Мэг растянула губы в улыбке, и Мара почему-то ощутила ужас, парализующий ее, - Они пока еще слушают меня – но я наскучила им. Им нужно новое сердце – моему городу нужно оно, понимаешь? Ты бы стала великолепным Сердцем. Ты бы стала дождевой водой, заполнившей пересохшее русло, и моя земля отблагодарила бы тебя, девочка… Она бы полюбила тебя так, как дитя любит мать. И даже больше. Ты – живая, дышащая, светлая, до самого донышка чистая. Во мне уже слишком много теней и чужих жизней, слишком много не моей боли. Город знает это… он знает…