В поисках человечности (СИ)

Бэн откинулся на спинку скамьи и попытался рассуждать логически. Если ему хочется переспать с девушкой, он может заплатить пару монет Марианне и выбрать любую из второго зала. Тратить своё время на строптивую недотрогу слишком невыгодно в его положении. Сегодня у него свободный день, возможно, завтра тоже, но раскидываться своим временим гуль не мог. Его время принадлежало Катерине.

— Дита, — начал Бэн серьёзно, намериваясь сказать ей все напрямую. — Хочу предложить тебе…

Коган промелькнул перед ним, выставляя перед девушкой тарелку.

— О! Он ещё прекраснее, чем я представляла! — воскликнула Дита, хватая вилку и нож. Отрезав небольшой кусок, она положила его в рот и, закатив глаза, застонала: — О, Бэн, ты просто чудо, спасибо тебе!

Бэн быстро поднялся. Принцесса сводила его с ума, он не мог смотреть на неё, не мог думать рядом с ней.

— Мне надо идти, — быстро проговорил гуль и покинул её столик. Дита словно издевалась над ним: он и так почти не мог дышать. А она ещё делала такие жесты и издавала такие звуки!

Девушка даже не посмотрела в его сторону, увлечённо поглощая еду.

Пройдя мимо стойки, Бэн щёлкнул Марианне пальцами и та, поняв его жест, последовала за ним. Войдя во вторую комнату, Бэн пробежался глазами по столикам, его выбор остановился на темноволосой высокой девице. Кивнув в её сторону, Бэн отсыпал Марианне горстку монет.

— Это очень щедро, — улыбнулась распорядительница борделя.

— Лишнее передадите девушке.

Бэн твёрдым шагом направился к шлюхе и, подав ей руку, вывел из-за стола. У него не было времени на детские игры. А если влечение мешает ему работать и сосредотачиваться, ему требовалось просто снять напряжение. Обычно это помогало.

Уже давно у него не было подобных проблем с женщинами. Он спал либо с влюблёнными до обожания глупыми простушками, влюбить которых в себя не составляло никаких проблем, и все они потом отправлялись на корм Катерине, либо со шлюхами, что искусно изображали и любовь, и обожание. По-другому он не мог. И это были не просто какие-то моральные принципы: ему было некомфортно с женщиной, которая его не любила.

(Берлин, Alte Leipziger Straße 8. «Liebe Haima». Тремерская капелла. 28 июня 1808 год) Понедельник. (Амалия)

Дита вошла в приготовленную для клиента комнату. Вампир стоял у какой-то картины, повешенной для услады глаз. На его каменном мрачном лице ничего не отображалось. Смотря сквозь полотно, вампир глядел куда-то вдаль. Дита, не зная как себя вести, тихо откашлялась и присела в реверансе. Вампир не шевелился, и девушка замерла, перебирая пальчиками, оглядываясь в поисках того, чем бы могла себя развлечь. Это была одна из комнат, являвшаяся прекрасным примером самолюбия Тореадоров и самомнения Вентру: дорогие китайские рисовые обои, шерстяной ковёр с высоким ворсом, дорогая мебель, расписанная искусными мастерами. Несколько кресел и диванчик, обитые плотным шёлком с заводским рисунком. Потолок хоть и низкий, но украшен узорной лепниной, и в центре над лампой красовалось широкое зеркало, в которое влюблённый в себя вампир мог любоваться, питаясь со смертной.

За спиной вампира висела полка с несколькими книгами в дорогих чёрных переплётах с золотыми буквами. Вероятно, научные труды каких-то деятелей или библии на разных языках, но Дита добраться до них не могла, так как вампир явно не собирался двигаться.

— Вчера Густав казнил двух приезжих Бруджа, — вдруг сказал гость и замолчал.

У Диты от ужаса перехватило дыхание. Она притронулась к груди, словно проверяя своё сердце.

— Они представились, но не получили разрешение жить в Берлине, — продолжил он, и Дита выдохнула. — Но близился рассвет. Бруджа растеряно просили дать им хотя бы ещё одни сутки. Густав в ответ любезно предложил им переночевать в Элизиуме.

Вампир снова замолчал, что-то высматривая в картине.

— А на утро он придал их смерти, казнив сначала старшего, а потом его потомка, заявив, что разрешение на пребывание в городе даровано не было, а предложение дневать – лишь формальная учтивость. Младший был связан Узами со своим Сиром и, смотря, как убивают драгоценного Каинита, он рыдал, предлагая все богатства вселенной, предлагая свою жизнь и бессмертие. Густав казнил старшего. И вновь спросил, готов ли Потомок теперь заплатить хоть что-то за прах своего Сира? Младший ответил, что не готов. Густав казнил и его. «За непостоянство», как он выразился.

— Зачем вы мне это говорите. Я – общественное стадо, я могу рассказать это кому угодно!

— А может, я хочу, чтобы все знали об этом! — вампир медленно повернулся к девушке. У него были разноцветные глаза. Тёмно-зелёный правый и коричневый, с зелёными прожилками левый.

Она снова поклонилась, но он лишь усмехнулся и медленно подошёл к ней, поднимая голову Диты за подбородок и заглядывая в глаза. Девушка не отводила взгляда, отчего он улыбнулся.

— Говорят, на «бездонном сосуде» невозможно использовать гипноз. Но я также слышал, что Густав беспрепятственно стёр твою память.

— Слухи слишком быстро разносятся в Берлине.

— У нас маленький городок. Французы называют его деревней. Но могу заметить, что все сплетни друг о друге вампиры знают благодаря Носферату и... гулям.

— У ваших слуг длинные языки!

— Многих это устраивает, так как в случае необходимости они могут разнести весть угодную мне, в том ключе, как её подам я.

— Всё-то вам в угоду себе, — сказал Дита и тут же зажала рот ладонью: перечить вампирам и, тем более, смеяться над ними запретил Джетт.

Вампир усмехнулся.

— А как, по-твоему, можно выжить в этой гонке за кровью и властью? Любая ошибка может стоить тебе жизни, любой неверный взгляд, жест или слово – и тебя приговорят к смерти. Причину можно придумать. Мир Каинитов жесток, и, рано или поздно, станешь жестоким в попытке выжить.

— Я бы себе не изменила.

— Может, поэтому ты еда, а я господин? — клиент зверски усмехнулся.

Дита фыркнула, сведя брови, и ответила:

— А может, потому, что я не хочу быть трупом!

Теперь вампир рассмеялся в голос. Он отпустил её и, продолжая делать вид, что очень сильно развесёлён, уселся в одно из кресел.

— Твои слова лишь доказывают, что ты как раз этого хочешь, — он остановил свой смех и улыбнулся девушке, показывая увеличивающиеся клыки, — может, моё тело и мертво, но лишь ты тут труп, что претворяется живой. У тебя нет своей воли, своей жизни, значимости. Даже хозяина тебя лишили, ты сосуд с кровью, который используют для получения удовольствия, для развлечений и игр. Ты – пустое место. Ты – тварь дрожащая, и всё, что ты можешь сделать – это молить наш род о пощаде, чтобы мы не уничтожили тебя и тебе подобных! Человечество – стадо, что лежит у наших ног. И вы, жительницы этого заведения, можете быть счастливы лишь потому, что мы выбрали вас для своих клыков.

— Да уж, счастья тут у каждого в глазах, — Дита стала говорить смелее.

— А ты не счастлива получать вампирский Поцелуй? Преклони передо мной колени, и я подарю тебе ту радость, ради которой ты явилась сюда.

— Вот ещё, это ты пришёл сюда вымаливать кровь у Петра, ты и подойдёшь!

Вампир опустил голову, и Дита ужаснулась своей смелости.

— Простите, — тут же проговорила она и подошла к вампиру, опустившись перед ним, наклоняя голову.

Вампир поднял на неё глаза, и они как-то странно блеснули, отчего девушка вздрогнула. Мужчина коснулся её шеи, она опустила веки в ожидании укуса. Он был прав лишь в одном – Поцелуй, что дарили вампирские клыки, приносил наслаждение, и принцесса всё сильнее желала его.

— Нравится?

Дита почти не слышала его слов, словно сквозь сон доносился голос, терялся смысл.

— В том то и дело, что мы все тут – рабы своих желаний. Ты желаешь Поцелуй, я – лишь крови. Но кто из нас больший раб своего зверя? Ты бы смогла отказаться от такой жизни? Возможно. Тебя ничего не связывает с миром мёртвых, кроме привязанности к господину. Вампиры же не могут отказаться от крови. Это наше проклятье. И я смеюсь над теми, кто отвергает свою суть и ест животных. И над теми, кто уверен, что никогда не убьёт. Длящаяся столетиями нежизнь в вечной тьме и голоде – вот что значит быть проклятым.