В поисках человечности (СИ)

— Не думаю, что я могу это вам рассказывать. Тремеры запретили мне распространяться.

— И всё же? — Эрих выразительно на неё посмотрел, и девушка почувствовала, как настойчиво Шериф тянется сознанием к её мыслям.

Дита закрылась, не позволяя читать её, и сердито взглянула на Вентру.

— Что вы хотите узнать? Если вас интересует моя магия, обращайтесь к Петру.

— Меня не интересует твоя магия, — попытался успокоить её Эрих и заискивающе улыбнулся.

Девушка надула губки и опустила плечи, Шериф сразу усилил свои попытки прорваться в её мысли, и магичка, словно ножницами, разрезала его ментальную связь. Эрих вздрогнул, почти физически ощущая её преграду, и удивлённо взглянул на принцессу.

— Необычная способность.

— Питайтесь, и я пойду работать.

— Не терпится вернуться на кухню и мыть посуду? Ты же королевских кровей, тебе по статусу положено пользоваться смертными как своими рабами, а при этом ты сама стала рабой.

— Я никогда не пользовалась слугами как рабами. Я уважала их. Мои воспитатели говорили со мной как с равной, я играла с кухонными девушками. И моим лучшим другом был сын моего крёстного, который служил в королевской гвардии охранником.

— Какая простота. И сколько ты уже гуль? Лет десять? А смогла бы ты дружить со своими кухарками спустя пятьдесят лет? Как бы ты к ним относилась, зная, что ты бессмертна, что ты слуга могущественного существа, а они простолюдинки, которым повезёт, если они удачно выйдут замуж?

— Не вижу разницы. Я не относилась к ним плохо, будучи Принцессой, и не стала бы считать себя лучше, будучи слугой вампира.

— Представь на мгновение, что ты получила становление. Ты думаешь, что смогла бы относиться как раньше к своим детским друзьям?

— Я всегда уважала человеческие жизни и ценила тех, кто заботиться обо мне.

— Наивно. Ты ведь даже не задумываешься, каково это, жить столетиями во тьме, одиночестве, вечном голоде. Это сводит с ума, ты смотришь на людишек и видишь лишь кровь, лишь стадо, что должно удовлетворять твои потребности.

— Уверена, что даже изменившись, я бы не перестала видеть в людях личности. Я бы относилась к ним, как и раньше, никогда бы не убивала, беря лишь немного. И моё стадо бы жило в прекрасных условиях, ни о чём не задумываясь.

Эрих громко рассмеялся, прерывая её речь и смущая.

— Ты потеряла бы ощущение их индивидуальности уже через пару убийств!

— Я не стала бы убивать!

Шериф вновь рассмеялся, и Дита обижено отвернулась.

— Извини. Давно не слышал такого наивного бреда.

— Ты знаешь, что я молода, зачем спрашиваешь такие вещи? — девушка, прижимая подбородок к груди, подошла к нему и, опустившись на колени, открыла свою шею. — Еда, — сказала она с вызовом.

Шериф кашлянул и прокусил её кожу.

Напившись, он зализал рану, но не позволил девушке подняться.

— Садись. Поговорим ещё.

— Ты опять будешь смеяться надо мной.

— Тебе ли не всё равно? Мне интересно послушать мнение юных и не посвящённых в нашу жизнь.

— Ладно, спрашивай.

— Ты любила кого-либо по-настоящему? Без Уз Крови.

Дита с недоверием на него взглянула.

— Почему ты спрашиваешь? Я же говорила, что была влюблена в Джетта.

— Нет, я о другом. У тебя был смертный друг?

— Да, нравился один мальчик, но я была слишком молода, чтобы осознать полностью свои чувства.

— Ты бы смогла сделать его гулем?

— Да, — Дита рассмеялась, — в моих детских представлениях о наших отношениях, я мечтала, чтобы он обожал меня и боготворил.

— Но ты понимаешь, что Узы Крови не заставили бы гуля любить тебя по-настоящему, он просто бы был связан с тобой магически и, понимая это, мог и возненавидеть тебя!

— Разве можно ненавидеть хозяина? Я бы была добра к нему, заботилась, с чего бы ему меня ненавидеть?

— Ну, хорошо, прошло сто лет, ты продолжаешь заботиться об этом гуле, но понимаешь, что он для тебя уже никто, пустое место и большего тебе совершенно не нужен. К тому же он слаб и бесполезен. — допытывался Эрих.

— Если он любит меня, я о нём забочусь, это стало бы привычкой, и я бы действительно любила его и не видела причин, чтобы его разлюбить.

— Смертные надоедают, они глупы, хрупки, а тело вампиров не пылает страстью. Даже обычные привычки со временем надоедают.

— Если я полюблю, то надолго, навсегда, — уверено сказала девушка.

— А если бы ты поняла, что любишь, а гуль, осознав, что скован с тобой насильными Узами, в душе тебя ненавидит?

— Откуда такие предположения? — непониманием спросила Дита.

— Я не раз встречал ситуации, когда любимые гули проклинают своих домитеров и мечтают убить их, даже если это приведёт и к их смерти.

— Мне кажется это странным.

— Ты не вампир.

— Неужели!

Эрих снова рассмеялся, но, как только девушка дёрнулась, он снова сжал её плечо.

— А ты не побоялась бы держать рядом с собой любимого, зная, что ты можешь в любой момент потерять контроль и уничтожить его? Неудачное пробуждение, случайная царапина – и ты теряешь себя, и твоя любовь превращается в кусок мяса, который невозможно уже спасти ничем.

— Зачем такие страшные варианты? Ты можешь использовать более добрые сценарии?

— То есть ты признаёшь возможность такого исхода?

Дита вздохнула.

— Я не хочу о таком думать. И я бы следила за собой, поддерживала Зверя сытым и старалась контролировать себя, чтобы не навредить любимому.

— После ста лет психика любого существа кардинально меняется, чувства усыхают, теряется связь с эмоциями. Тебе становится скучно от всего, скучно от жизни. Цена человека неумолимо стремится к нулю, всё, о чем ты думаешь – это твоя безопасность и возможность прожить ещё пару дней.

— Ты ошибаешься. Не все становятся безмозглыми чудовищами, способными только убивать.

— Убеди меня!

— Даже ты предпочитаешь говорить со мной.

— Это всё скука. Ты меня развлекаешь.

— Ты говорил, что не убиваешь!

— Так ты меня слушала? — наигранно удивился Шериф.

— Джетт не молод, но он любит меня по-настоящему! Любил, — осеклась она.

— Значит, он разлюбил тебя всего за пару месяцев?

— Я не знаю, возможно, и нет.

— Но ты-то его больше не любишь? Поставь себя на его место. Как бы ты себя чувствовала, зная, что объект твоей любви к тебе полностью равнодушен?

Дита не отвечала, склонив низко голову: она старалась не слушать вампира, не думать о Джетте. Она сдерживала слёзы, боясь открыть свою тайную связь.

— Почему не отвечаешь? Тебя мучает совесть или ты измеряешь своё влечение к бывшему любовнику?

Девушка всё так же молчала.

— Бессмертие. Все боятся жажды, защищают себя от солнца, других вампиров, — Эрих отпустил её плечо и, откинувшись на спинку кресла, задумчиво стал говорить сам с собой. — Но самое страшное – это вечность. Ты не стареешь, не болеешь, почти не чувствуешь боли. Ты словно камень. Разве камни могут любить? Разве камни могут заботиться или понимать? Камень вечен, и это самое страшное проклятие. Бессмертие сводит с ума. Однообразие, бессмысленность. Тебя постоянно преследует страх, что тебя выследят, что убьют, отберут богатства. Паранойя. Просыпаешь с ней и засыпаешь под её мелодичный стук в ушах.

— Зачем фиксироваться на чём-то плохом? Я всё время стараюсь думать о хорошем, о добрых эмоциях, и это делает мою жизнь позитивной. Я знаю, что Джетт такой же. Он оптимист и всегда улыбается, полон энергии и счастливых мыслей.

— С трудом верится. Смысл жизни у вампиров один – выжить и победить. Вечный Джихад. Убить врагов. Наесться впрок. Отомстить. Да! — Эрих потянул «да» с восклицанием, — Месть! Сладкое наслаждение. Нет ничего приятнее, чем наблюдать поверженного, уничтоженного, растоптанного врага. Месть захватывает, поглощает. Ты словно одержим. Вампиры жаждут мщения. А причину найти можно во всём.

— Я бы дружила со всеми, не давая повода…

— Так же, как ты дружишь сейчас с Анжело? — вампир довольно улыбнулся, заметив ее смущение. — Вампиры все повёрнуты на мести. Повод не нужен. Неважно за что. Кто-то мешал мне, пока я пытался стать Шерифом – буду мстить. Кто-то убил мою смертную любовницу – мстить. Кто-то лишил меня возможности показать себя с лучшей стороны перед будущим Сиром – месть. И так до бесконечности. Мстить можно за что угодно.