Дикая охота. Полотно дорог (СИ)

- В общем, тренируйся, дитя мое, - продолжила Атеа, наклоняя голову набок. Ветер, подхвативший тугие локоны, взметнул их вверх и в сторону, золотым знаменем набросив их ей на лицо, - Когда-то же надо начинать использовать то, что дано тебе богами, по назначению, не так ли? С помощью этой штуки можно такие вещи проделывать, ты даже представить себе не можешь.

- Ну прекрати, ну пожалуйста, - девушка беспомощно комкала в руках поводья, ища, куда бы деть глаза. Атеа картинно вздохнула:

- Меред, я говорила про речь человеческую. Вот что ты за существо такое, а? Чуть что – и сразу переиначиваешь, да так, что и портовые девки краснели бы! Тебе должно быть стыдно, Меред. Стыдись. Можешь для верности устроить самобичевание перед нами. Я дам тебе розги.

- Спасибо, не нужно, - проскрежетала Меред, выпрямившись в седле и пытаясь справиться с предательским румянцем на щеках. Атеа еще некоторое время наблюдала за ней, но Меред даже не взглянула в ее сторону, а потому Лебедь, удовлетворенно кивнув самой себе, расслабилась, прикрывая глаза и подставляя лицо холодному ветру.

Некоторое время они ехали в тишине, нарушаемой лишь тихим шорохом снега под конскими копытами да воем ветров где-то в ущельях на востоке. Сквозь закрытые веки Атеа видела свет, белый-белый, чистый – и ей отчаянно хотелось взглянуть на него, на здешний мир, оставленный ею, кажется, целую вечность назад. Однако слишком много было барьеров между ней и этой землей, слишком много времени и слишком много ненависти.

Какой он был, ты помнишь? Озерный край, озерная земля – так называли его странники, да? Твой Тиннеред, с бескрайними равнинами и пологими холмами, тот сказочный мир твоего детства… Какой он был, Атеа?

Она помнила смутно. За долгое время фиалковые холмы исчезли из ее памяти, сменившись грубыми склонами, мрачными, заснеженными перевалами, горными шумными реками с ледяной студеной водой, и сети озер, заросших золотым камышом, больше не снились ей. Ей не снились крохотные городки, где на черепичных крышах покачивались флюгеры, подставляя узорные стрелки подветренным потокам, где на окнах летом цвели вьющиеся синие колокольчики, пахнущие так сладко. Ей не снились крохотные селения, где не было ни заборов, ни границ меж дворами, где босоногим девчонкам матери надевали обережные платки с вышитым охранным узором, и те платки были величайшим сокровищем. Все это осталось где-то за горизонтами, и Атеа редко вспоминала ту жизнь, кажущуюся далекой и вовсе ей не принадлежащей. Впрочем, она не жалела об этом – никогда: ни на пороге Келерийской Гильдии, ни теперь.

Взглянуть хотелось. Даже зимой Тиннеред оставался таким же – светлым, задумчивым, тихим. Озера затягивались синими льдами, и белый узор трещин расползался по застывшей глади, а поля и холмы кутались в пушистое одеяло до самой весны. Нарядные города в россыпях уличных фонариков из эльфийского цветного стекла казались сказочными. Ныне Атеа выросла и прекрасно понимала, что все могло быть не так. Дети всегда смотрели иначе, выхватывая своим чистым зрением самые светлые и яркие моменты, а пелена с ее глаз спала уже слишком давно – и поэтому сейчас она боялась открыть глаза и увидеть грязные придорожные канавы и месиво снега под конскими копытами, заброшенные колодцы и дома, на крыльце которых лежали бы вместо тряпки материнские обережные платки. Сказки обычно рушились именно так, она знала это.

Эх, ладно, ну неужели вот еще что-то может тебя разочаровать, девочка моя? После всей той дряни, что с тобой случалась на протяжении всех этих лет? Давай-ка, дорогая, возьмем себя в ручки и перестанем быть маленькой сопливой размазней. Высоко вскинув голову, Атеа спокойно выдохнула и наконец подняла веки, глядя вперед.

Белые поля в белой тишине, синее высокое небо, холмы, в низинах которых блестели под солнцем заледеневшие озера. Широкий простор, насколько хватало глаз, был спокоен и светел, и далеко впереди и справа девушка видела пятнышки селений, над которыми серебристой легкой пеленой тянулся дымок – даже отсюда она слышала горьковатый запах жженной липовой древесины. Красные черепичные крыши казались россыпью рябиновых ягод на снегу, а сады, окружающие селения, напоминали скованную инеем паутинку. Чуть поодаль от дороги, за несколько саженей от всадниц, виднелся колодец – аккуратный, ухоженный, с новехонькой крышей, украшенной охранной резьбой. Атеа ощутила, как губы сами собой растягиваются в легкую улыбку. Да. Что-то действительно оставалось неизменным, и за это Лебедь была искренне благодарна Небу.

Впереди показалась развилка дороги, огибающей холм, и один из ее рукавов уводил на юг, а другой полз на восток, к столице Тиннереда. Атеа знала это – именно по той дороге ее увозили прочь, именно те холмы спускались пологимим склонами к самому тракту, почти вползая на него. Именно на тех холмах она собирала цветы и плела из них венок, пока они отдыхали на привале. Именно за их плавными изгибами разрастался и впивался высокими башнями в небо Расфаль – город, в котором сейчас медленно умирал король. И скатертью ему дорога, подумала Атеа, ощущая, как в груди приятно защекоталось предвкушение. Легкое беспокойство, напоминающее неосторожное касание мотылькового крыла, раздразнило ее, и теперь девушка буквально подпрыгивала в седле от нетерпения. Когда еще бы выпала возможность примерить на себя роль королевы? Богиня, сколько же изворачиваться придется!

- Здесь? – тихо спросила Меред, и Атеа, отвлекшись от своих мыслей, вопросительно взглянула на нее. Глаза ее цвета синего льда смотрели вдаль, на ту самую развилку, и Лебедь ощутила печаль девушки, затаенную под ресницами. Возведя очи к небу, Атеа вздохнула:

- Меред, у нас никто не умер. У тебя такой вид, как будто ты меня уже проводила на погребальный костер и теперь уныло причитаешь, подливая масло и хворост подбрасывая. Давай, убери вот это скорбное нечто со своего лица. Максимум через луну мы уже встретимся, и ты снова взвоешь от моего общества, и все будет по-старому! Так что давай, веселее и радостнее.

Девушка хмуро взглянула на нее, даже не пытаясь натянуть на лицо подобие улыбки, и Атеа снова вздохнула. Протянув руку, она сжала плечо Меред.

- Да-да, мне тоже будет не хватать тебя. Но я не собираюсь облачиться в траурные одежды и рыдать всю дорогу до Расфаля. Хотя это, конечно, могло бы помочь мне вжиться в образ страждущей дочурки, которая оплакивает скоропостижную кончину папеньки-короля, - она задумчиво поскребла подбородок, - Ну да ладно. Справимся и так. Чем сложнее задача, тем интереснее, я права, Меред, дорогая?

- Я волнуюсь за тебя, - не отвечая на ее ироничные вопросы, Меред подняла голову, и на лице ее промелькнуло тенью беспокойство, - Переживаю. Что, если тебя не захотят слушать даже?

- Что, если за тем холмом моя лошадь взбесится, сбросит меня и сломает мне хребет копытом? – скорбно передразнила ее Атеа, и Меред мгновенно побледнела. Мысленно выругав себя, Лебедь поспешно добавила, - Я утрирую, Меред. Это означает…

- Я знаю, что это означает, - угрюмо перебила ее Меред, - Но не говори так. Не зови к себе.

- Боги, ну ты как будто и правда провожаешь меня на смерть! – всплеснула руками Атеа, недовольно глядя на Птицу, - Я собираюсь веселиться и развлекаться, дорогая, а не выкручиваться из передряги, в которую меня втянуло немилосердное Небо. Жизнь – игра, моя радость, всего-то, - она ухмыльнулась, расправляя плечи и сжимая покрепче поводья, - И я собираюсь играть так, чтоб мне завидовали спустя века даже такие правильные и чистые, как ты.

С этими словами она ударила лошадь каблуками, лихо присвистнув и запрокинув голову, и кобылка с размеренной рыси перешла на галоп, мотнув светлой мягкой гривой. Снег, сверкающий самоцветами под солнцем, во все стороны брызнул из-под копыт, а ветер ударил в лицо, обжигая кожу. Атеа услышала окрик Меред за своей спиной – однако останавливаться не стала. Ей хотелось начала игры, за которым непременно будет их встреча. Долгие проводы и расставания Лебедь терпеть не могла. А развилка была все ближе, и девушка чувствовала, как нарастает в груди это золотое волнение, так сильно напоминающее солнечного ежонка с длинными тонкими иголочками-лучами. Вот возьмешь его в ладони – а он колется, да так, что удержать невозможно… И теперь этот ежонок уютно угнездился где-то возле ее сердца, и Атеа не знала, что же с ним делать. А точнее, как раз наоборот – знала. И ей больше всего на свете хотелось наконец начать эту игру.