Дикая охота. Полотно дорог (СИ)

- Конечно, не можешь, - Меред широко зевнула, и веки снова стали тяжелыми и горячими, словно кто-то залил глаза расплавленным оловом, - А теперь давай спать. Время еще есть, и нам стоит отдохнуть…

- Никаких спать – я уже проснулась, - безапелляционно заявила златовласка, - Как ты думаешь, что означал сон?

- То же, что и всегда. Тебе нужна женщина. Спи, пожалуйста.

- Я не хочу спать! – еще один ощутимый тычок под ребра заставил Меред дернуться и согнал легкую пелену сна, что медленно и приятно наползала на нее. Мысленно выругавшись, девушка с трудом приоткрыла глаза, - И ты не спи. Говори со мной. Если бы мне нужна была женщина, я бы уже давно ее нашла. Здесь что-то другое.

Меред вздохнула, ощущая себя глубоко несчастным человеком. Сбежать из этого захолустья от Атеа и поспать где-нибудь в снегу она, конечно, могла бы, однако вряд ли это принесло бы ей желаемый отдых. Тем более что они уже свернули с Железного Тракта в селение на границе Эллоина и Тиннереда, а потому их дороги вот-вот должны были разойтись. Меред не совсем осознавала это: она привыкла, что где-то поблизости всегда крутилась эта несносная девица, что бы ни происходило. А ныне совсем скоро она уйдет своим путем, и впервые Птицы разлетятся в разные стороны. Это было странно. И немного грустно. Меред уже тосковала по ней, хоть и упорно отрицала это самой себе.

Атеа принялась размышлять о крылатых женщинах, покоряющих небо и рассекающих кружевные облака длинными маховыми перьями, и Меред слушала ее вполуха, перебирая ее кудри и ощущая странный покой пополам со светлой грустью. Ей не хотелось надолго расставаться с этой сумасбродной женщиной, однако она была лишь частью великого Узора, лишь перышком на ветру, и что она могла сделать и сказать против воли Хартанэ? Богиня завязала судьбу Атеа сама, сама ее направила, и потому Меред могла лишь отступить в сторону и дать ей возможность исполнить волю Неба. Лебеденок вырос, а ты все пытаешься присматривать за ним? Ты ведь отпустила ее – так отпусти до конца. Совсем. Словно ощутив ее печаль, Атеа приподнялась на локтях, при этом больно надавив на грудь Птице, и пытливо заглянула ей в глаза.

- О чем ты думаешь?

- Ну, уж точно не о твоем сне, - Меред чуть заметно улыбнулась, рассеяно подхватила пальцами золотой локон и позволила ему соскользнуть вниз по руке крохотной змейкой, - Не бери в голову, Атеа.

- Ну вот только не строй из себя такую таинственную и загадочную госпожу, тебе не к лицу – да и к тому же, я тебя знаю, - фыркнула Лебедь, и даже в темноте Меред видела, как та капризно вздергивает левую бровь. Пожав плечами, Птица вздохнула.

- Правда – это все неважно. Я… я немного скучаю по тебе – но это ничего.

- А чего скучать-то? – в темноте блеснули ее глаза солнцем, застывшим в капле медовой смолы, - Я же здесь. Иногда ты удивительно глупа, Меред, не в обиду тебе сказано будет.

- Действительно, - легко согласилась Меред, мягко надавливая на затылок девушке, чтоб та наконец успокоилась и прекратила вертеться, - Ты права.

Они еще долго лежали в тишине и молчании, и каждая из них думала о своем. Иногда Атеа принималась снова размышлять вслух о сне, и Меред выхватывала отдельные образы из ее слов, гадая, что же она видела – и как она это видела. Смотрим ли мы все одинаково на этот мир? И видишь ли ты то же самое, что и я, когда я рассказываю тебе сказки своей земли? Почему-то ей казалось, что нет. Почему-то думалось, что песчинка знания в разных сердцах обретает разные краски и оттенки – словно луч света, преломляющийся в цветной грани самоцвета. С какой стороны ни посмотри на него, он будет разным.

- Расскажи мне сказку, - сонно попросила ее Атеа, вырывая девушку из легкой сети туманных мыслей, - Последний раз.

- Почему последний? – тихо удивилась Меред, - Ты собралась взрослеть?

- Нет, конечно, - недовольно хмыкнула Лебедь, - Просто мне невесть сколько придется строить из себя королевскую дочурку – по крайней мере, до того времени, пока мы с тобой не встретимся вновь. Так что, раз уж ты меня бросаешь, дорогая, будь добра – потешь ее королевское величество славной историей. А не то не миновать тебе моего гнева, так и знай.

Меред тихонько усмехнулась. Она не успела заметить, как взъерошенная Птица пригрелась под ее одеялом, уютно устроилась у нее на груди, подмяв под себя, и явно решила никуда отсюда не уходить. Впрочем, сама Меред не была против. Теперь это не было больно. Теперь это было по-настоящему хорошо и тепло, искренне и ласково, и она ощущала себя – впервые за долгое время – целостной. Словно чьи-то руки разгладили глубокие раны-борозды, изрезавшие землю, долгое время не знавшую дождей, а потом с неба пролилась вода, сладкая и живая, и засуха наконец закончилась. Картинка была яркой, слишком яркой, и Меред, осторожно прижав к себе тонкую фигурку, задумчиво выдохнула:

- Знаешь, у нас в степи зной был особенный…

- Зной в Келерии тоже особенный, - ядовито отозвалась Атеа, - Такая жара, что сидишь у окошка и гадаешь, что же надеть – меховой зимний плащ или шерстяной двуслойный?..

- Засуха стояла с самого начала лета и едва ли не до осени, - не обращая внимания на едкий тон Атеа, продолжила Меред, - Солнце выпивало землю – так, что под ногами расползались трещины с палец толщиной, а трава едва-едва вырастала, была бурой, горячей и такой пахучей, что голова от того запаха кружилась. Она не могла напиться дождей, а потому напивалась солнцем. Глина крошилась в мягкую-мягкую пыль, и было очень приятно ходить по ней – разве что горячо очень. И песок раскалялся до такого, что к морю мы бежали опрометью, лишь бы быстрее окунуться. Над водой парило, воздух дрожал – и рыбки выпрыгивали прямо из волн… Брызги во все стороны, радуги и серебро, и свет в полупрозрачных плавниках. Знаешь, мне казалось, что они похожи на русалочьи хвосты.

- Разве русалки живут в море? – недоверчиво Атеа взглянула на нее, задирая голову. Меред улыбнулась ей, словно ребенку, и серьезно кивнула:

- Живут. Мы зовем их арани. Говорят, что они ведут корабли через шторм домой, и моряки не раз видели, как в грозу те выпрыгивают из-под кормы и ловят молнии руками, швыряя их в море, чтоб они не вонзились в мачты и паруса. Арани добры к детям Паррена. На причалах мы всегда оставляли дары для них – венки из степных трав, материнские бусы, цветные ленты, и моряки, уходя в плавание, забирали наши подарки и отдавали их морю. А если кого забирала волна, вреда ему не было – ни один ребенок близ Паррена не утонул. Зато потом рассказывали, что кто-то вытолкнул их из воды, и страшно совсем не было. А обернешься – только хвост серебряный мелькнет, почти что рыбий, только больше, гораздо больше.

- А ты видела? – она жадно втянула носом воздух, и Меред ощутила сладкое тепло, разливающееся в груди: Атеа всегда насмехалась над ней и над ее верой, почти что фанатичной, как утверждала Лебедь, однако сама, подобно ребенку, глотала сказки, и все ей было мало, все ей хотелось еще. Ты во всем такая – жадная к жизни, к сражениям, к чувствам, к женщинам…

- Однажды, - негромко ответила она, и Атеа встрепенулась, ловя каждое ее слово, - Однажды осенью я бродила по берегу и собирала ракушки. Море было неспокойное, серое, стальное. Оно выворачивало волны, швыряло их на скалы, и у кромки воды водоросли сбивались в клубки, покрытые белой-белой пеной и крошкой песочной… Пахло остро, пахло солью. Ты знаешь, как пахнет море? – Атеа завистливо покачала головой, превратившись совсем уж в юную девчонку, - Это странный запах. Я однажды отвезу тебя к морю, обещаю. Ты посмотришь на него, и потом уже забыть не сможешь. Оно как равнина, поросшая густой-густой травой, которая стелется по ветру и постоянно меняет цвет – от зеленого до серого, от золотого до синего. Оно задумчивое, грозное, тяжелое – и вместе с тем молодое и смеющееся. Совсем как ты.

Ее висок был под губами Меред, и та легонько и нежно коснулась его, ощущая, как уголок рта щекочет капризный завиток. Ни вожделения, ни обжигающей жилы страсти – лишь мягкая светлая любовь. И запах цветущих яблонь.