Дикая охота. Полотно дорог (СИ)

…Как трясся и раскачивался под мерный скрип колес старенький фургон с цветными полотнищами на окнах, а она все глядела сквозь стекло на узкую полосу дороги, на которую упала хищной птицей ночь, застелив мир от края до края черным крылом. Как смуглая красивая Ранлу танцевала с огнем, бросая взгляды, наполненные расплавленной кровью земли, в восхищенную толпу, как ее тело напоминало пламя свечи, изгибающееся в такт музыке и подчиняющееся неведомой, мощной, первозданной силе. Как старый Агар рассказывал ей сказки и учил ее петь и играть на флейте, и ей казалось, что это все – сон. Слишком яркий для ее задумчивых глаз. С того дня, как арани поднесла ей дар, Меред поняла, что и ее глаза тоже отныне поглотили море – в отражениях она стала иной.

…Как было голодно, холодно и страшно, как болели стертые в кровь ступни, как чесалось и горело в груди. Она была совсем одна, усталая и полумертвая – но внутри нее морем разливался покой, глубокий и недвижимый. Ей казалось, что она – не она, что глядит сверху, с высоты птичьего полета или огромной морской волны, что вот-вот обрушится вниз и смоет ее, смешав с песком и выглаженной просоленной галькой. И страшно ей не было. Как Меред увидела впереди всадника, черного всадника, и за его спиной вырастало солнце, двумя крыльями поднимаясь из-за его плеч – и как упала потом следом за той волной, погружаясь в темноту без снов и мыслей.

…Как девочка с золотыми косами, гордо вздернув нос, смотрела на нее из-под светлых-светлых ресниц. Как сердце гулко и надрывно застучало от того сильного, властного взгляда – будто сама королева подошла к ней. И Меред, еще сама того не зная, поклонилась ей, кладя к ее ногам свое сердце и добровольно сдаваясь в ее плен – самый тяжелый за всю ее жизнь.

…Как на обрыве она танцевала, рассекая двумя Крыльями ветра, и как мышцы гудели и пели, как тело, отданное во власть Хартанэ, полнилось мощной, золотой силой, полнилось небесной песней, полнилось божественной волей. Как Меред лишь в те моменты ощущала себя живой – а все остальное время запиралась внутрь себя самой, укрывая собственное сердце образами, нерожденными стихами и горькими мыслями. Как кошачьи медовые глаза, отражающие пламя, преследовали ее даже во сне, и как грудь ее сдавливало немыслимой болью, когда те глаза смотрели не на нее. Как в их келье чужой неосторожный вздох задувал крохотное пламя свечи, и как чужие руки позволяли одежде с тихим шорохом соскользнуть с белого тела, как чужие руки вынимали шпильки из золотых локонов и бросали их на каменный пол. Как Меред стояла за дверью, прижавшись лопатками к дереву, и беззвучно плакала, сжимая пальцами рукоять Крыла.

…Как потом этот сон закончился, как потом она раскрыла все клети. Как теперь наконец стало светло и тихо, правильно и хорошо. Как птицы в ее груди сорвались белыми стрелами с утесов, и как крылья их затерялись в синеве меж морем и небом, и их песни тихим отзвуком отозвались где-то над степями ее родной земли. Меред наконец очнулась, ожила, и теперь не осталось ничего, кроме огромной, как весь мир, как все океаны земли, любви.

Вдохнув поглубже, девушка прикрыла глаза и улыбнулась:

- Меня зовут Чайка.

Атеа расхохоталась, иронично уточняя, не та ли это горластая драная птица, что вечно ворует еду у рыбаков и торговцев и орет дурным голосом, а Меред лишь улыбалась, вдыхая ее запах и ощущая покой. Она-то знала, что глаза чаек тоже поглотили море. Черное, ночное море, на дне которого в дивных дворцах плели себе браслеты арани, и водоросли обвивали их сильные, красивые тела. Она-то знала, что чайки пели морю, и в их голоса вплеталась тоска, и соль, и беспокойные пенные волны – и что-то еще, чего не смог бы понять ни один из тех, кто вырос вдали от океана.

- Ну, Чайка так Чайка, - отсмеявшись, пожала плечами Атеа, - Теперь я понимаю. Хуже было бы только в том случае, если бы тебя нарекли Бакланом. Не бойся. Я никому не расскажу твою тайну.

Она притихла, как-то совсем по-иному обняв Меред, и Птица, которой дали имя ее морской сестры, тоже обняла ее в ответ. Уже скоро они расстанутся с королевной-Лебедем. А утро подкрадывалось все ближе, протягивая прозрачные пальцы к оконным рамам, и Меред просила богов, чтоб те защитили ее белую царевну, просила так сильно и горячо, как только могла. В конце концов, ей тоже дали ту светлую малость – крохотное чудо, что сбылось.

Сохраните ее – мою горластую, строптивую птицу. Пускай все у нее получится. И дайте нам увидеть друг друга так скоро, как только возможно.

- На самом деле, - задумчиво прошептала Атеа, и Меред закрыла глаза: ее голос в кромешной тьме напоминал шелест моря, - Тебе подходит. Ты перелетная, птица без гнезда, птица моря. Чайка. Да. Ты и правда… И правда.

========== Глава 49. Старые друзья ==========

Зимнее солнце, острое и высокое, слепило, а потому Меред рядом с ней ехала с опущенной головой и изредка поднимала внимательные глаза, озираясь из-под густой отросшей челки. В солнечных лучах ее макушка казалась темно-алой. Атеа придирчиво оглядывала подругу, не обращая никакого внимания на раскинувшиеся вокруг пейзажи Тиннереда, которые наверняка изменились за тринадцать лет. Наверняка все здесь изменилось, все стало иным – и колодцев под деревянными двускатными крышами вдоль дороги уже нет, и каменные мосты, переброшенные через спокойные широкие реки, разрушились, и селения, знакомые ей с детства, разрослись… Ей не хотелось смотреть на край, забывший о ее существовании – а потому она смотрела на Меред.

Девушка, поймав ее пытливый взгляд, разом как-то сжалась, втягивая голову в плечи и чуть заметно хмуря широкие брови.

- Что?.. – неловко спросила она, когда Атеа чуть наклонилась в ее сторону, щуря медовые глаза.

- Я вот никак в толк не возьму, - протянула Лебедь, с подозрением оглядывая девушку, - Внешне ты совсем не похожа ни на какую чайку… Мы не говорим сейчас о твоем богатом внутреннем мире и рыбацкой просоленной душе, конечно нет. Просто чайки – они же белобрысые, бледные. Совсем как наша Знающая! – она возвысила голос, чтоб ее слова долетели до Тэарги, едущей позади и всю дорогу молчавшей. Меред укоризненно посмотрела на нее, и Атеа расплылась в широкой улыбке, показывая острые мелкие зубки, - Это ее бы Чайкой нарекать. Ты скорее…

- Баклан? – поинтересовалась Меред, и Лебедь со странным теплом вдруг подумала, что девушка стала мягче и целостней, свободней. Меред начала шутить, чаще вскидывала голову и позволяла холодным ветрам дотрагиваться до кончиков своих длинных пушистых ресниц, глядела прямо в глаза. Такая Меред нравилась ей гораздо больше, чем та забитая девчонка, что по пятам шла за ней безмолвной покорной тенью.

- Да нет, - отмахнулась от нее Атеа, - Я еще не совсем поняла, кто ты.

- Я тебе уже сказала, кто я, - Меред вновь перевела взгляд на дорогу, - Иного имени я не ждала – и иного мне и не нужно.

- Ишь, провидица, - фыркнула Атеа, - Впрочем, я тебя понимаю. Меня тоже нарекли вот именно так, как нужно. Я же не могла стать каким-нибудь Филином или Выпью, например.

- А мне кажется, что Выпь – как раз-таки твоя птица, - беззлобно пошутила Меред, - Ночами не спит, орет так, что кровь в жилах стынет. У вас определенно есть что-то общее.

- Как и у тебя с Бакланом, моя дорогая подруга, внезапно научившаяся язвить! – Атеа радостно хлопнула ее по плечу, свесившись со своей лошади и едва не вывалившись из седла, - Так держать, Меред! Глядишь, и к пятидесяти годам твое чувство юмора станет искрометным, и девицы Келерии начнут бегать к тебе в Келью, чтоб послушать твои прибаутки и построить тебе глазки. Молоденькие девочки любят языкатых. Во всех смыслах, если ты понимаешь, что я имею в виду.

Щеки Меред тут же стали пунцовыми, и она отвернулась, все-таки не выдержав бравады Лебедя. Атеа лишь довольно ухмыльнулась – кое-что оставалось неизменным, и это было прекрасно. Вгонять подругу в краску и наблюдать, как та каменеет, нравилось Лебедю до невероятного. Меред не умела пропускать мимо ушей и всегда начинала задумываться – за долгие годы дружбы с ней Атеа вычислила это, и теперь пользовалась этим при каждом удобном случае.