В поисках человечности (СИ)

Катерина рычала от недовольства: ей снова отказали! За женщиной выбежал её слуга и, не отставая ни на шаг, ждал распоряжения госпожи.

— Бэн, доставь девчонку к Тремерам и передай указания Принца, — Катерина вышла из холлов дворца и уставилась на тускнеющие звёзды. — Я отправляюсь к Вильгельму, и не вздумай беспокоить меня в ближайшее время!

Юноша поклонился, а женщина, бросив последний взгляд на смертных, исчезла. Из дверей вышел Джетт. Дита сразу опустила голову, делая вид, что не замечает бывшего хозяина, и пират расстроено прошёл мимо, запрыгнул в свою повозку и отправился домой.

— Пошли, — махнул девушке рукой Бэн и направился к своей привязанной лошадке. Дита поплелась следом. За сегодня она порядочно устала, а сейчас ей ещё придётся объясняться с Тремерами, оправдываясь перед Юстициаром за Принца и Джетта.

— Сколько проблем от Испанской Принцессы! — сказал Бэн, помогая ей сесть, — всех всполошила! Если Густав будет снова ссориться с Карлом, Берлину придёт конец!

Девушка молчала, и Бэн удивлённо подёргал её за рукав.

— Ты молчалива, как никогда, — попытался пошутить юноша.

— Да уж, даже в утробе матери я и то была разговорчивей, — произнесла Дита задумчиво.

— Верю, что и там ты болтала без умолку.

— Болтала, — наконец улыбнулась девушка, — мой крёстный рассказывал, что я говорила «бу» и «ш». Шипела и пугала матушку, — Дита хихикнула и подняла на гуля взгляд.

— Так-то лучше. Хоть на себя похожа, — сказал он холодно, но глаза его улыбались.

Принцесса вздохнула, устало и обречённо. И, положив голову на широкую и жёсткую грудь гуля Палача, закрыла глаза.

— Выспаться бы, наесться бы, — сказала она мечтательно, обнимая юношу за поясницу, и потёрлась щекой о шершавый военный камзол.

— Так выспись и поешь.

— Так и сделаю, — она улыбнулась ещё шире, — а ты помолчи и не мешай мечтать.

(Берлин, Alte Leipziger Straße 8. «Liebe Haima». Тремерская капелла. 18-19 июня 1808 год) Пятница-Суббота. (Дмитрий)

Пётр прислал записку, где указывалось три времени на неделе, когда Дита будет свободна. Лишь только получив её, Дмитрий заметил, как интуитивно облизал губы. Одни только воспоминания о крови принцессы вызывали в нём голод. У вампира даже мелькнула мысль, что он готов приехать все эти три раза. Но потом, сопоставив финансы и требование по вите, Носферату решил, что сможет довольствоваться и одним посещением в неделю. Если держаться экономней, то можно уложиться и парой раз в месяц. И с его адом будет покончено. Никакой больше холодной крови, никаких разложившихся трупов по всему Кёпенику, никаких мучений совести. И его гули смогут заниматься чем-нибудь более полезным, а не потрошением людей, чтобы накормить господина. Дмитрию было хорошо, легко, как никогда. Наслаждаясь чувством сытости, столь недоступной для него многие годы, вампир расслаблялся, откинув страхи и беспокойства.

Дмитрий набросал ответ Пётру, сообщая время, которое выбирает на этой неделе, и отправился отвести его сам. Ему всё равно требовалось заехать к Эрилес в Берлин. Пётр принял его прохладно, потребовал заплатить сразу. Теперь Тремер явно не был настроен столь благосклонно. Но дело сделано и через пару дней Дмитрия ждало ещё одно божественно кормление.

Вампир коротал ночи до предстоящей встречи, погружаясь в мечтания и воспоминания. Грезив о нескончаемом потоке крови, Носферату идеализировал его, теряя образ девушки и оставляя лишь безликое существо, наполненное волшебным нектаром. В назначенный день Дмитрий примчался в капеллу, как голодающий на бесплатный ужин.

Но в общем зале Дмитрия встретил гуль Тремера, и сообщил, что хозяин очень сожалеет: Дита была срочно вызвана Густавом, однако Пётр позволит Носферату заехать на следующий день и для него специально освободят время. Вампиру оставалось лишь кивнуть и удалится.

Охваченный глубоким разочарованием, Дмитрий вернулся в своё убежище. Он снова чувствовал голод: это раздражало. Та радость, что переполняла его несколько дней ожидания, исчезла. Носферату понял, что вновь питал себя иллюзиями, обманывая свою натуру и естество. Вампир – зверь, а зверю положено есть. Мясо. Ему захотелось убить и, с трудом подавив это желание, Дмитрий заперся в своём убежище.

На следующую ночь Носферату приехал в капеллу уже без возвышенных мыслей. Дмитрий снова был собой, пропитанный депрессиями и разочарованием. Он проклят. На вечный голод и одиночество. И всё из-за своих зубов! Дмитрий ненавидел их, хотя их яд не раз спасал ему жизнь в битвах с бессмертными. Но что лучше? Победить в паре боёв или всю вечность не иметь возможность нормально питаться?

Дмитрия вновь проводили в подземное помещение. Возможно, Пётр боялся, что девушка будет кричать. Что ж, это вполне вероятно.

Вампир дожидался её, бродя по комнате, как по клетке. Дита вошла почти сразу за ним, но Дмитрий был уже переполнен нетерпением.

— Наконец, — проговорил он и вцепился ей в шею, не позволяя даже закрыть за собой дверь.

Она и вправду закричала. Сдержанно, негромко, девушка знала, что её ждёт, но не успела приготовиться. Вампир был слишком нетерпелив, и когда его обжигающий яд стал переполнять её тело, Дита стала плакать и отталкивать его. Но Дмитрий был погружен в экстаз. Такая вкусная, прекрасная кровь, что может быть лучше в этой жизни! Смертная отбивалась, но так поступали все его жертвы, и кричали, и рыдали. Всё как всегда, и лишь безграничный поток, что насыщал и топил его жажду, говорил, что теперь всё по-другому. Что теперь Дмитрий может быть как все. Пить кровь из смертной. Вот он смысл его жизни. Дита успокоилась, повиснув на нём, тяжело дыша и вздрагивая от каждого его глотка.

Дмитрий насытился, но продолжал пить. Слишком хороша, слишком прекрасна. И больше ничего не имело значения.

— Хватит, — вновь зашептала девушка. Вампир не прекращал. Ему было наплевать на её слова. — Хватит, я больше не могу сдерживать твой яд, — повторила Дита, её голос был слаб.

С трудом заставив себя остановиться, Дмитрий отнял от неё свой рот. Смертная висела на его шее, с трудом дыша. Она касалась его, и только сейчас вампир понял, что это не приносит ему боли. Лишь неприятное, привычное отторжение. От понимания этого у него мурашки побежали по коже, и Носферату поспешил снять смертную с себя.

Дита мешком упала на пол, чёрная кровь выливалась из раны и она перевернулась на спину, вытянувшись на полу. Бледная, с закрытыми глазами, девушка не выглядела здоровой.

Присев рядом с ней, Дмитрий осторожно провёл рукой по её вспотевшему лбу. Дита действительно не жгла его, как все другие. «Всё её кровь», — решил Носферату с восторгом и тихонько сказал:

— Извини, — Дмитрий знал, насколько болезненным был его укус, и девушка страдала, сопротивляясь его яду.

— Принимается, — не открывая глаз, проговорила Дита с улыбкой.

От этой улыбки вампиру захотелось улыбнуться в ответ. Смертная говорила с ним, как с равным. Непосредственность успокаивала. Девушка лежала сейчас перед ним, наполненная его ядом, борясь с жуткой агонией, что причинял он, и улыбалась. Дмитрию стало как-то не по себе. Оставив Диту, вампир сбежал. Эта фамильярность, простота, она сближала. А Дмитрий ненавидел близость.

(Берлин, Alte Leipziger Straße 8. «Liebe Haima». Тремерская капелла. 19 июня 1808 год) Суббота.

Катерина явилась к Вильгельму под утро. Взбешённая, расстроенная, она забралась в постель любовника и приказала пить её кровь, пока она не забудет о своём разочаровании. Густав отказал дочери в небольшом подарке – «бездонном сосуде». И жадная до крови, ненавидящая отказы и любые возражения Катерина выплёскивала свою злость на Вильгельма.

С закатом, ещё до того, как подруга проснётся, Вильгельм снарядил экипаж и направился в «Либеайма». Исполнить её желание было его первой необходимостью.

Пётр принял его охотно, тут же предложил красивую девицу, прекрасно соответствующую вкусам Сенешаля, от чего Вильгельм почувствовал лишь сильное раздражение. Старая ведьма сильно пожалеет, что торгует такой информацией. Дождавшись, когда хозяин капеллы выпроводит свою подопечную, Сенешаль сел в предложенное кресло и без слов достал из кармана тугой мешок с монетами.