В поисках человечности (СИ)

— Это не выносимо! — Бэн вскочил с кровати и выкинул Диту за дверь, — быстро собирай, что надо, и свалила! — крикнул он сестре.

Ангелина покидала еду в обратно котомку и выбежала, боясь ещё больше разгневать братца.

Дита уже расположилась в столовой и раскладывала листы из своего свёртка.

— Какая красота, — пробормотала Ангелина, замирая у разложенных рисунков. — Где ты это взяла?

— Журнал моды. Только, только из Парижа! — гордо заявила девушка, — помнишь, я говорила, что работаю в книжной лавке? Хозяин одолжил мне до завтрашнего вечера. Мы можем почитать!

— Мне надо заниматься, и есть важные дела в городе. — Ангелина поделила хлеб и села завтракать.

— Почитаешь – это и будет тренировка. А до города я тебя провожу, мне сегодня на работу к книгам, заодно покажу, где эта лавочка, — Дита печально смотрела на свой ломоть хлеба, но не ела.

Ангелина кивнула, притягивая к себе один из листов.

— Интересно, а у нас такое платье можно купить? — мечтательно произнесла Дита. — Давай завтра, перед тем как учиться, пройдёмся по салонам, просто глянем, что там есть, соврём, что для матушки ищем подарок.

— Звучит прекрасно, но, боюсь, Бэн будет недоволен, — Ангелина уткнулась в свою тарелку и стала быстро глотать, явно расстроенная.

— А мы ему не скажем, — хитро подмигнула Дита, игриво махая листом с изображением нового платья перед лицом подруги.

— Ох, Дита, думаешь от Бэна можно что-то скрыть? Он видит меня насквозь!

— Вот кабала! Словно в тюрьме живёшь!

— Я служу госпоже, — блеснув глазами, сердито сказала женщина.

— Я не про это, — Дита поняла, что Ангелина обиделась. — Я тоже служу своему господину, — Дита не хотела уточнять, какому именно, — но всё, что мы делаем для них, это для них, а у тебя тоже может быть своя жизнь!

— Нет, не может, — Ангелина снова опустила голову, — я её рабыня. Я живу, чтобы служить, я её собственность и должна стараться из-за всех сил, чтобы госпожа была довольна, — отчеканила она, как заученное.

— Ясно, — кивнула печально Дита. Ангелина была словно зомбирована. И чувствовалась в этом рука Бэна.

Минут пять она сидела, молча, поедая доставленной Дитой завтрак.

— Я почитаю тебе, пока ты будешь буквы тренировать и письма для Бэна переписывать, — предложила Дита, находя выход. — А рисунки я тебе оставлю. Завтра перед работой зайду и заберу.

Ангелина кивнула.

— Это мне больше подойдёт, — улыбнувшись, она примирительно подвинула ей свою миску, в которой осталось пару ложек каши, — доесть хочешь?

Дита печально вздохнула и отрицательно качнула головой, Ангелина пожала плечами и доела свою еду.

— Какая у нас сегодня буква? Кажется, мы дошли до «Т»? — спросила Ангелина, убрав тарелку.

— Да, ты очень быстро учишься, думаю, на следующей неделе сможем перейти к французскому алфавиту. И я покажу тебе, как вырисовывают свои закорючки французские поэты!

— Откуда ты всё это знаешь?

— В лавке много журналов и иностранных газет. И раньше мы с Джеттом очень много путешествовали. Я даже в Индии была. Но там всё ужасно: жара, рабы, мошкара, крокодилы и змеи. Джетт сначала думал остаться, а потом в его команде почти сорок человек умерло от лихорадки. И мы уехали.

— Счастливая ты, много где побывала, — в голосе Ангелины не чувствовалось зависти.

— Я бы ощущала себя счастливой, только если б знала, что смогу побывать хоть где-то ещё. А теперь я прикована к Берлину.

— Берлин не плох!

— Берлин – деревня! Тут полиции нормальной нет, банки не развиты, поезда не строят. А всё это было в Лондоне уже десять лет назад.

Ангелина задумалась ненадолго. Америка с её бескрайними просторами и возможностями тоже казалась ей более цивилизованной и развитой. Но Берлин теперь её дом. Навечно.

— Уверена, всё будет, — ответила она, обнимая подругу.

(Берлин, Prenzlauer Tor, военные казармы. 17 июня 1808 год) Четверг. (Бэн)

Бэн спал плохо, девчонки опять шумели и мешали ему заснуть, постоянно пробуждая его болтовнёй и шуршанием. Он первое время злился, а потом понял, что так даже лучше. Это помогало ему тренировать чуткость сна. Спать так, чтобы отличать опасность от обыденности! Он даже попросил Ангелину, пока Дита беснуется, пытаться на него нападать во сне. Работало, но Бэн хотел спать так, чтобы тело отдыхало, а разум оставался бодрым, сосредоточенным. Чтобы он мог чётко всё слышать и понимать. И, проваливаясь в небытие, он пытался запомнить и расслышать каждое слово, что тихо говорили подружки.

Сегодня Ангелина собиралась на тренировку к Анжело. Она туда ходила не часто, но у Бэна не было достаточно времени, чтобы быстро обучить слугу Палача всем необходимым наукам. А Глен, гуль Шерифа, согласился тратить на Ангелину дополнительные часы. Юноша надеялся застать её перед уходом и, засыпая, дал твёрдую установку пробудиться по своему желанию.

Бэн проснулся около двух дня. Девчонки всё ещё сидели за столом, тихонько о чём-то перешёптываясь. Рядом с Ангелиной лежала аккуратная стопочка переписанной макулатуры. Его напарница стала прекрасно справляться. И письма, что Густав требовал писать для своих союзников и потомков в Бранденбурге, Ангелина была уже способна переписать в необходимом количестве экземпляров. Но Бэн давал ей только самые простые и не важные письма. Во-первых, Ангелина всё ещё некрасиво писала, не умела подделывать почерк Густава и допускала ошибки. А во-вторых, вездесущая Дита, предлагала свою помощь, и Ангелина принимала её предложения, давая девушки часть работы. У принцессы, конечно, был безупречный почерк. Она была аккуратная, грамотная, но знать ей лишнего не стоило.

Бэн тихо повернулся к ним, смотря, как Дита поддерживает кисть Ангелины, направляя её и указывая, как верно двигать рукой. Её техника обучения прекрасно подошла к бывшей американской рабыне. Ангелина обучилась письму с Дитой за пару недель, в то время как с Бэном она не могла достигнуть этого результата почти тридцать лет. В благодарность он подарил принцессе новую практичную обувь из кожи, потому что её бархатные сандалии были стоптаны и изорваны так, что в них невозможно было ходить.

Дита оставила руку подруги и лишь тихонько подсказывала, кивая. Потом вытащила один из листов, что принесла с собой и стала мечтательно улыбаться, зачитывая вырезки из статей о том, как что правильно носить и одевать. Иногда она наклонялась к уху Ангелины и что-то тихонько нашёптывала, заставляя подругу краснеть. Бэну очень хотелось подслушать, но лезть в их женские дела он не решался.

— А ещё у него такой торс, что глаз не отвести, — чуть громче заметила Дита.

— Я не особо рассматривала.

— Вот, посмотри!

Бэн захлопнул глаза. Почему-то он был уверен, что они говорят о нём. Или ему очень хотелось, чтобы это было о нём.

— И руки какие… — услышал он ещё один обрывок.

Женщины замолчали, Бэн с напряжением прислушался, но в комнате стояла тишина. Он осторожно приоткрыл глаза, девчонка стояла рядом с ним и хитро улыбаясь, смотрела на него. Бэн почувствовал, как краснеет, смущаясь всё сильнее. Ему было триста лет, а девчонка заставляла его краснеть. Бэн быстро поднялся и грубо спросил её:

— Чего тебе?

— Ангелина сказала, тебя пора будить, — ещё более широко улыбнулась Дита. — А ещё у меня перо сломалось. Поточишь?

Бэн быстро натянул на себя рубашку и сапоги, взял нож и несколькими точными движениями заострил ей перо. Дита благодарно присела в реверансе и вернулась за стол к подруге. «Я же говорила, он поточит», — тихо шепнула она ей на ухо, и Бэн покачал головой. Ох уж эти подружки!

— Не пора ли тебе ехать? — спросил Бэн у названой сестры.

— Да, я уже выхожу, — кивнула женщина, накидывая китель и пристраивая оружие на поясе.

— Усы забыла!

Ангелина, покраснев, взяла с собой ленточку с волосками и клей.

— После тренировки одену, — сказала она и быстро убежала за дверь.

— Ой, подожди! — воскликнула ей в след Дита и стала спешно собирать листы из журнала мод. — Я же хотела проводить…