Сыны Всевышнего (СИ)

– Покажите ещё раз, – отрывисто бросил он Радзинскому.

Тот терпеливо приблизился, встряхнул кистями рук и, соединив кончики пальцев, плавно, не напрягаясь, развёл их в стороны: разноцветные нити туго натянулись в воздухе, светясь ровным ясным светом.

– Не вздумай использовать какие-либо ещё нити, кроме собственных, – предостерёг Романа Викентий Сигизмундович, дуновением рассеивая светящиеся волокна. – Ты ведь их видишь?

– Вижу.

– Я так и думал. Ну – с Богом!..

Радзинский отступил в тень, и в середине комнаты остался только один Роман. Казалось, что он вообще здесь один – как актёр на сцене, убедительно вошедший в образ заточённого в одиночную камеру арестанта.

Опустившись на колени, Роман тряхнул правой рукой, и из указательного пальца потянулась, зацепившись за доски пола, ослепительно яркая светло-жёлтая, почти белая нить. Викентий Сигизмундович, удивлённо подняв брови, задумчиво покачал головой и скептически хмыкнул едва слышно. Тем временем Роман этой нитью, как мелом, начертил на полу очередную замысловатую фигуру и выпрямился, отряхнув колени. Оглянулся на Радзинского. Тот одобрительно кивнул.

Роман осторожно взял с тумбочки диск, снова встал на колени и, дёрнув по обыкновению плечом – дурацкая привычка! – аккуратно положил проводник в центр светящейся фигуры. Панарин, неслышно приблизившись, протянул ему ритуальный кинжал. Крепко сжав украшенную чеканкой рукоятку, Роман полоснул по раскрытой ладони острым лезвием и провёл окровавленной рукой по поверхности диска, заставляя его засветиться и ожить. Затем он одним прыжком вскочил на ноги, резким движением рассёк пространство перед собой и мысленно приказал фантому явиться. Зловещий чёрный силуэт в медленно колыхающемся, словно во сне, плаще вырос перед ним практически сразу.

– Твои услуги больше не нужны, – холодно сообщил ему Роман, внутренне обмирая от мысли, что патрон, воспользовавшись активированной им по глупости связью, может сейчас вмешаться. Поэтому, не медля, Роман в ту же секунду воткнул кинжал фантому в сердце. Несколько движений острием кинжала в воздухе – и чёрная лужица без остатка впиталась в поверхность диска.

Снова упав на колени и, чуть не до крови закусив губу, Роман расправил обе ладони над проводником, и с заметным усилием убрал что-то с его поверхности. Все увидели, что перед ними лежит уже не металлический предмет, а свёрнутый тугой спиралью клубок бардовых, алых и чёрных энергетических волокон – их взаиморасположение и образуемый ими узор были явно продуманными и далеко не случайными. Рядом тихо возник Бергер. Положил свою руку Роману на спину между лопаток – чёрная водолазка оказалась насквозь мокрой от пота, а романово сердце под ладонью билось гулко, тяжело и напряжённо.

Роман концом кинжала подцепил ему одному заметную чёрную петельку и разрезал её одним касанием остро заточенного кинжального лезвия. Оказавшиеся на свободе нити мгновенно брызнули в разные стороны, с силой раскручиваясь, словно отпущенная на волю туго свёрнутая пружина. Грани ярко светящейся на полу фигуры не позволили им разлететься по всему помещению. Словно натолкнувшись на стеклянные стенки, красные и чёрные энергетические сгустки отскочили обратно к центру, закружились в сумасшедшем вихре, завились кровавого цвета воронкой и ввинтились в пол. Потянув за белую нить, Роман разорвал и заставил погаснуть сослуживший свою службу рисунок. В комнате стало темно и тихо. На полу, где только что лежал диск, не было больше ничего.

Кирилл живо расправил куртку и накинул её Роману на плечи, а на голову ему натянул капюшон, пригладив мокрые от пота тёмные романовы волосы. Безвольно обмякнув в бергеровых объятьях, Роман через некоторое время приподнял голову с его плеча и хрипло попросил:

– Воды дайте…

– Ну, Ромашка, я знал, что ты гений, но не предполагал, что настолько! – протягивая Кириллу бутылку с водой, радостно воскликнул Радзинский.

Бергер открыл бутылку и приложил её к губам Романа.

– Всё гениальное – просто. Если честно, я потрясён, – откликнулся Ливанов, тоже подходя поближе. – Эй, Руднев, ты жив? – с тревогой всмотрелся он в тёмный угол, где тяжело дышал под присмотром Аверина господин адвокат.

– Жив, – лаконично отозвался вместо него Николай Николаевич. – И я тоже – если это кому-то интересно, – меланхолично добавил он, лизнув багровеющие на тыльной стороне ладони отпечатки рудневских ногтей. Он бросил ироничный взгляд в сторону Радзинского.

– Колюня, не обижай меня, – пророкотал Викентий Сигизмундович. – Меня, безусловно, волнует твоё самочувствие, но так сложились обстоятельства, что я со своего места отлично вижу, что все твои энергетические центры функционируют нормально, а вот у твоего подопечного перебои в области сердца и разрывы энергетического поля около головы. Но я думаю, доктор его сейчас полечит. Так ведь, Жень? – ткнул он в спину Панарина, который словно приклеился взглядом к фигуре Романа и ничего больше вокруг не замечал.

– А? Д-да… – Женечка вздрогнул и, по широкой дуге обойдя затихшего на кирилловом плече Романа, спотыкаясь, помчался к Рудневу.

====== Глава 106. После боя ======

Подложив под спину сразу две подушки, Кирилл удобно устроился на своей кровати с книжкой в руках, а Роман расположился с ним рядом – головой на его груди. Он крепко спал, а если приоткрывал вдруг глаза или начинал приподнимать голову, Бергер успокаивающе поглаживал его по щеке или по волосам и тот мигом погружался в глубокий сон снова.

– Спит? – хмыкнул Радзинский, просунув в дверь седую патлатую голову.

Кирилл, недовольно нахмурившись, кивнул и ревниво положил ладонь на голову Романа – вдруг Радзинский его разбудит?

– Отлично… – Викентий Сигизмундович уверенно прошёл в комнату и остановился возле кровати. – Книжку убери, – тихо велел он. Бергер послушно книгу отложил. – Мне нужно, чтобы он на спине лежал, – шёпотом распорядился Радзинский.

Кирилл нерешительно замер, а потом привстал, придерживая Романа за плечи и под голову, и осторожно опустил его на ловко подсунутую Радзинским подушку. После этого Викентий Сигизмундович жестами велел Кириллу покинуть постель, что тот и сделал: тихо, практически не дыша.

Радзинский удовлетворённо кивнул и показал Кириллу на кресло возле письменного стола. Тот затих там, в уголочке, с замиранием сердца наблюдая, как Викентий Сигизмундович склоняется над Романом и ловкими уверенными движениями вынимает из его тела разлохмаченные и оборванные чёрные нити.

Из низа романова живота – на несколько пальцев ниже пупка – тянется похожий на пуповину плотный чёрный канатик – его Радзинский выдёргивает совершенно безжалостно. Пламя от этой блестящей, словно скрученной из шёлка верёвки поднимается до самого потолка. Радзинский продолжает сосредоточенно работать: как фокусник из волшебного цилиндра тянет из романовых пальцев чёрный, красный, коричневый, бардовый серпантин. Всё это периодически вспыхивает, без остатка сгорая в воздухе. С Радзинского уже градом льётся пот, но он не останавливается, только изредка быстрым движением вытирает рукавом плотной клетчатой рубашки свой высокий красивый лоб.

Проведя рукой над сердечным центром, он застывает в раздумьях: чёрная нить, идущая от сердца, пульсирует – она живая, она уходит внутрь, обвивая по пути множество таких же активных, полных энергии волокон. Поманив к себе Кирилла, Радзинский указывает ему на скользкую, похожую на змею, чёрную нить и выжидательно глядит в ясные кирилловы глаза. Бергер испуганно мотает головой, решительно скрещивает перед собой руки, протестуя против опасного вмешательства, и Викентий Сигизмундович со вздохом закрывает сердечную чакру, плавно проводит напоследок над телом Романа руками, разглаживая ауру.

Подвинув себе кресло, в котором перед этим сидел Кирилл, Радзинский вынимает из нагрудного кармана мотки разноцветных ниток и начинает плести красивую розово-золотую ленту с белым, фиолетовым, нежно-зелёным узором. Периодически из сердца и из пальцев стоящего рядом Кирилла он вытягивает яркие волокна и приплетает их к общему орнаменту. Готовую тесьму он расправляет на груди Романа, перекидывает её через плечо, протягивает снизу вдоль спины, вытаскивает под рукой и скрепляет. Роман лежит, словно обвитый наискосок экзотической раскраски орденской лентой. Ещё одно движение руки – и лента становится невидимой.