Дикая охота. Полотно дорог (СИ)

Ты правда думаешь, что я нашла все, что искала?

Да.

Меред постаралась все запомнить – и точно знала: если однажды она решится переписать эти слова в блокнот, вспомнит все до единого. Просто знала – и все.

Ты снова ищешь дорожки-тропинки

К златым вратам своего королевства,

Босые ноги щекочут травинки,

Как в милом далеком детстве.

Ты - снова принцесса, я – шут-скоморох,

Которых свела колдунья-судьба…

Твой жемчуг рассыпался в мягкий мох,

На месте том появилась вода.

Ты пахнешь лотосом и васильками,

А я – полынью и дымом,

Но зато я буду всегда молодым,

И я знаю, о чем шепчутся камни.

Ты знаешь, что снится бессмертным лесам

На пересечье иных миров,

И воды миров тех – твоя кровь,

И волосы тянутся травами к небесам.

Она пела и пела, и ночь была длинной, и глаза Атеа были похожи на солнце, замершее в янтаре, и ее волосы напоминали вызолоченные солнцем пушистые облака на рассвете. А потом она рассказывала Меред о городах высоко в небе, устроившись у нее на плече, и Меред, как и раньше, неуверенно говорила ей, что она не права. Королевна-Лебедь жарко спорила, рассказывая ей о звездах, что на самом деле были огоньками в окошках, и что такие упрямые бараны, как Меред, не понимают этого. И Меред готова была согласиться с ней – ведь она и впрямь много не понимала до этой ночи.

Пусть будет так, любимая. Пусть будут на самом деле не звезды, а города. Может, ты и это видишь во сто крат лучше, чем я.

========== Глава 35. Вечное “сейчас” ==========

С ветвей серебристо-белой узорной куделью свисали схваченные морозом листья, больше похожие на диковинные драгоценности. Узорные края поблескивали на ярком солнце, все же выползшем из-за плотной завесы облаков, и теперь даже дышать стало легче – впервые за долгое время мир увидел ослепительный небесный диск, расцветивший снежный простор и прогнавший стылую серость к самым подножиям хмурых гор. Видать, ребятня в деревеньках радуется – вот уж раздолье, вот уж настоящая зимняя сказка. Небось, выпустили их наконец из теплых приземистых домишек, и теперь гомон детских голосов разносится над всеми поселениями окрест…

Одинокая птица вспорхнула с насиженного места, и с ветки сорвалась белоснежная пороша, просыпаясь на и без того выбеленный метелями куст орешника. Мара краем глаза заметила темное крыло, мазнувшее длинным пером шершавый ствол высокой сосны, да и отвернулась сразу – это всего лишь ворона. Стало быть, нет нужды тревожиться.

Железный Тракт петлял меж холмов, но дорога неумолимо тянулась к югу, и вскоре пронзительный северный ветер, исхлеставший щеки до обветренной кожи, сменился легким ветерком, изредка сбрасывающим капюшон с головы – да и только. Двигались они уже седьмой день, стараясь подгадывать расстояния так, чтоб на постой останавливаться в одном из семнадцати пограничных селений. Благо, Шедавар отдала им карту Ищущих, и это значительно упрощало жизнь. Впрочем, Даэн вела лошадь уверенно – так, словно знала эти края вдоль и поперек, а потому Маре оставалось лишь следовать за ней, изредка сверяясь с картой, да поглядывать на шапки могучих сосен. Те тоже не лгали: ветки, укрытые снежными мехами, указывали вперед. И им лесная ведьма доверяла едва ли не так же сильно, как Даэн и карте вместе взятым.

Лошади, взятые в лойнарских конюшнях, оказались выносливыми и послушными, не норовистыми. Судя по всему, пещерные эльфийки периодически бывали в человеческом городе – их провожатая, сухая и жилистая женщина с целой кучей длинных кос разной толщины, привела их прямиком к заправляющему конюшней, перемолвилась парой слов с ним, и тот беспрекословно провел их к стойлам, позволив женщинам выбрать себе коней. И при том ни гроша с них не взял – лишь честное слово, что за животными будет надлежащий уход, и что они вернутся домой.

- Оставите в конюшне Трегорья – там аккурат и пограничный пост рядом, сядете к кому на телегу да доедете. Вы уж простите, что не дальше… Эллоинские, сами понимаете, - говорил он, наблюдая, как Мара подтягивает стремена, - Так что не загубите – уж больно много я в них вложил. Не только золота, знамо дело…

И впрямь, гнедая Ярушка, доставшаяся Маре, была спокойной, сильной, холодов не боялась и шла через снег так легко, словно танцевала. Ведьма следила за животными, готовая использовать энергии, чтоб помочь тем, если сил не останется, однако пока что ей ни разу не пришлось звать Бессмертного на помощь. Впрочем, он наверняка помогал им незримо, а потому всякое утро Мара благодарила его за то, что пока что их путь был легок и быстр.

Несмотря на практически не меняющийся пейзаж, несмотря на холод, пробирающийся в рукава и болезненно пощипывающий кожу на запястьях, несмотря на почти незаметную, однако постоянную тоску по тиши Гарварнского леса, Мара чувствовала себя так, словно спустя века очнулась от долгого сна и теперь наконец наполняется жизнью. С самого утра и до самого вечера они с Даэн не могли наговориться, узнавая друг друга в каждый миг этого времени, вобравшего в себя все прошлое, настоящее и будущее. Мара ощущала, как сердце отзывается на каждое слово Птицы, отзывается радостным криком: «Я знала тебя! Тысячи лет я знала тебя!». Это и впрямь было так – боги свели их столько веков назад, что теперь им оставалось лишь прислушиваться и тихонько улыбаться, ощущая эти золотые нити, что перевили их так давно. И в этом ведьма видела Бога – смеющегося, юного, доброго, того самого, что плел вечный узор среди звезд, того самого, что заплел их судьбы в одну.

Сейчас над ними раскрыла свои прозрачные крылья тишина, и Мара ощущала ее нежное спокойное прикосновение – мягче пера и легче пуха. Молчать с Даэн было хорошо и правильно, и впервые не приходилось искать слова, темы для бесед – все приходило само, коротким воспоминанием, яркой цветной картинкой, и уж тогда слова сами лились, складываясь не то в сказку, не то в песнь, не то в жизнь. Как же волшебно и странно ты ведешь нас, Бессмертный – я и не углядела, когда разница меж сказкой и нашим «сейчас» исчезла. И когда ты только успел?

Лошади шли совсем рядом, а потому ведьма ощущала близость тавранки телом. Даэн полуобернулась к ней, и Мара ощутила ее взгляд даже с закрытыми глазами. Мир, наполненный солнцем, стал еще светлее, а ветер опустился ниже, стелясь по земле и закручивая поземку серебряными вихрями под конскими копытами.

- Мне бы хотелось, чтоб зима поскорее ушла, - тихонько молвила Даэн, и Мара невольно улыбнулась: голос Птицы, знакомый все вечности до того, стал ей еще милее, - Чтоб весна пришла, наша с тобой. Чтоб ручьи и мокрая трава, чтоб прозрачное небо, чтоб…

Она осеклась, и Мара, подняв ресницы, взглянула на нее. Даэн улыбалась, опустив голову и думая о чем-то своем, что-то вспоминая. Линии ее профиля, высвеченные лучами яркого зимнего солнца, казались ведьме самым красивым рисунком в мире – будто Бессмертный взял тонкую кисть, макнул ее в звездный свет да северные сполохи и нарисовал эту женщину, не отрывая руки от холста. Едва ли кто бы так сумел…

- О чем ты думаешь? – негромко спросила Мара, осторожно протягивая руку и стряхивая с черного тугого локона одинокую снежинку. Даэн провела взглядом ее ладонь, и теплое дыхание коснулось пальцев ведьмы, когда женщина покачала головой:

- Знаешь, я даже не думаю – так, само приходит что-то из былого. Или из грядущего – я и сама не знаю, Мара, веришь ли?

Верю, птица. Конечно, верю. Ведьма вновь прикрыла глаза, погружаясь в благостную спокойную тишину, прорастающую в ее сердце лозой. Лоза эта тянулась к солнцу, и Мара почти что видела, как на распускающихся зеленых листках блестит радугой холодная роса. Когда Даэн заговорила, видение не исчезло, а стало еще глубже, ярче и острее, и мягкий покой, омывающий ее подобно океану, никуда не делся.

- Ты помнишь свою первую весну, Мара? – и, не дожидаясь ответа, она продолжила, - Я вот помню. Размыто совсем, как сквозь туман, но все-таки помню. Я тогда махонькой совсем была, года три, наверное, а может и четыре. Мать как раз братьев под сердцем носила… - Даэн примолкла, вспоминая, а Мара вдруг увидела встрепанные вороные кудри маленькой девочки, глядящей широко раскрытыми глазами на наливающийся весенней зеленью лес, - Отец тогда по делам ушел куда-то, мать на печи дремала себе – а я убежала с подворья. Да не просто убежала, а за речку. Помню, ледок такой тонкий был, прозрачный-прозрачный, весь на солнце искрился, и мне так хотелось с мостка спрыгнуть, походить по нему. Знала, что нельзя, потому и не стала… Вышла на другой берег и побрела себе к лесу – а вокруг проталины, и сквозь пожухлую траву молодая пробивается, яркая такая! И вокруг деревьев тоже проталины, и пахнет уже не зимой – а как-то по-другому, пряно, горько-сладко, свежестью. И небо высокое, прозрачное совсем. А я совершенно точно знаю, что совсем скоро – день, когда я в мир пришла, и мне так радостно, так хочется уже, чтоб поскорее… - она усмехнулась, - Тогда казалось, что я стану такой большой, сильной. Как северные королевны из отцовских сказок, с сильными руками, острыми мечами, с волей, что горы обращает мелким песком. И мне такой хотелось стать – ты и представить себе не можешь, Мара, как же хотелось. И я шла к лесу и воображала себе, что я – королевна Ясвена, что идет на подвиг в далекие чужие земли, и мечом мне была ломанная осиновая веточка, а противником – замшелый камень у старой сухой сосны. Знаешь то место?