За право летать

ал Адам Годзилле, пожатие руки было твердым, а голос уверенным, — вы молодцы, ни малейших претензий…

Реальность плыла, как вода в плоском ручье с темным дном. Вода, в которую подливали то молоко, то кровь, то чернила.

Странно кренясь, по коридору сквозь эту воду шел солдатик-санитар в белом халате с грубо заштопанной дырой на груди и в черных больничных тапочках на босу ногу. Господин полковник, господин полковник!.. Адам вдруг понял, что зовут его.

— Слушаю.

— Вам записка, ведено…

«Там каждой твари по паре, а я —одна…»

— А на словах?

— Ничего…

Адам перевернул бумажку, посмотрел на просвет. Потом вдруг дошло.

— Едем дальше, — сказал он Коле.

— Видим мост, — подхватил тот. — На мосту ворона сохнет…

— Ворона, — задумчиво сказал Адам; — Да, по крайней мере одна ворона тут определенно есть…

— Ты, что ли?

Адам сокрушенно кивнул.

Римма вздохнула и открыла глаза, покрасневшие и мутные от боли, но совершенно осмысленные, прекрасные, пушистые, бездонные глаза, в которые Геловани тут же провалился весь целиком.

— Боже мой, — сказала она, — опять война…

Доктор вопросительно взглянул на Геловани, и он перевел. Доктор с важным видом кивнул.

— Меня зовут Данте, — сказал Геловани. — А это док Майе. Он вам помогает.

— Спасибо, — выдохнула Римма. Было видно, что говорить ей больно. — Где мы сейчас?

— Над Карелией, — сказал Геловани. — Сядем в Питере.

— В Ленинграде? Никогда не была… — И Римма снова закрыла глаза.

— Откуда же вы? — спросил Геловани.

— Из Фрунзе.

— Фрунзе, Фрунзе… — пробормотал Геловани, вспоминая. — Это Дальний Восток?

— Да нет же. Киргизия.

— Бог ты мой, — сказал Геловани. — Это с какого же года вы… там? — Он показал в небо.

— С шестьдесят шестого. — И Римма снова приоткрыла глаза. — А какой сейчас?

— Две тысячи четырнадцатый…

— Ух ты. Как летит время… Скажите, эти фашисты, которые в нас стреляли, — это марцалы?

— Наверное, — кивнул Геловани.

— Я так почему-то и подумала… Они напали на Землю?

— Уже не знаю, — сказал Геловани. — Раньше я думал, что они пришли нам на выручку…

— Они очень плохие, — сказала Римма. — Презрительные, высокомерные…

Она снова закрыла глаза и тяжело вздохнула.

— Кажется, они убили нескольких наших.

Геловани вспомнил оплавленный холи и промолчал.

— Они нас боятся, — пояснила Римма. — И поэтому всегда стараются убить. Но ничего. Теперь они долго никого не убьют.

— Почему? — спросил Геловани, хотя уже, кажется догадался.

— Ребята устроили им моргалочку… Данте, можно мне сесть?

Геловани спросил доктора, и тот пожал плечами: как угодно. Римма приподнялась, придерживая одеяло, села, поджала ноги, закуталась потеплее. Док поймал её руку, стал считать пульс. Кивнул: сиди, если хочешь.

— Скоро здесь будет много наших, — продолжала Римма. — Так что летать они ещё кое-как смогут, а стрелять — только по запаху.

— Визиблы отказали, потому что вы… устроили моргалочку?

— Визиблы — это что? Такие мокрые твари, которые