Ульфила

а солнце шлемы, щиты, кирасы. Горделиво возносились в лазурные выси золотые сигна и аквила центурий и легионов. Выли трубы. Под волчьими шкурами обильно потели трубачи-буккинаторы.

И говорил со своими войсками император, расхваливая их доблесть. Заискивал и льстил без меры. Руку к сердцу прижимал, а сам в глаза засматривал: мол, как, не подведете императора своего? Уж постарайтесь, ребятушки. Чтобы искренность речей своих подтвердить, выдал двойное жалованье (казну разорил; заодно и плебс наказал, лишил хлеба и зрелищ).

Затем приказ по войскам зачитан был от имени его императорского величества Валента. Суть приказа сводилась к призыву: «Вперед, на врага!» Мол, сокрушим супостата железной поступью, размечем кости готские, да послужат удобрением полям нашим.

И двинулись легионы во главе с Себастьяном во Фракию — врага крушить. Император же следом ехал. По дороге еще несколько раз застревал. Все дела у него находились в разных городах.
* * *

Тем временем вези толклись в окрестностях Адрианополя. Долина реки Тонеж ломилась и трещала по швам, не в силах вместить такое количество добычи, какое обременяло варварские обозы. Теперь хватало готам еды — и сами кормились, и рабов своих кормили, и наложниц. Год минул, считай, с той поры, как под стенами заносчивого Маркианополя сидели и с отчаяния дохлятину ели.

За этот год Фритигерн раздался в плечах, заматерел, замашки богатырские обрел. И при том оставался все тем же хитроумным Фритигерном, который умел ловко создавать видимость «и вашим и нашим», а на самом деле — ни вашим ни нашим, а только себе, князю Фритигерну, да так искусно, что все вокруг оставались довольны.

Засел на пологих склонах Гема, что обращены к Иллирику, жил не тужил. И веру христианскую, между прочим, хранил. В том смысли, что вспоминал иногда, как Ульфила его молиться учил. Особенно в трудных ситуациях.
* * *

Со стен Адрианополя смотрели, как по полям движется значительная армия. Кирасы и щиты, вроде бы, римские. Но сейчас такое время, ни за что ручаться нельзя. Эти звери, вези эти, они же, как известно, забирают у убитых доспехи. Нравится им, смотри ты. А ихний Фритигерн, Фридерикс или как там его — такой уж он пройдошливый лис. Что только не надумает, чтобы только своего добиться.

Можно подумать, уроки брал у самого… как его у вас зовут— то, Бальхобавд?

Бальхобавд, крупный пожилой человек, вместо шлема носивший широкую кожаную ленту на седых (а некогда рыжих) волосах, ответил: отца хитрости Локи зовут. А Фридерикс, похоже, с этим Локи и вправду знается. С него, Фридерикса, станется — вырядить свое воинство в римские доспехи, чтобы только заморочить бедную доверчивую гарнизонную службу Адрианополя.

Между тем подозрительное воинство приблизилось и стало. Головы к стене задрали, ждут. Дождетесь, пожалуй что, смолы кипящей, ублюдки. Только не сегодня. Завтра. Потому как ночь на пороге, и мы тут ко сну отходим.

Вышел вперед глашатай того воинства, с ним рядом командир. Плащ на командире красный, на груди золотой