Ульфила

ямиться себя заставил. И чтоб голос не вздрагивал. Все-таки римлянин.

— Двое, ваше превосходительство!

Эквиций сперва не понял. Потом понял. На франка разорался

— что не по форме одет и вроде как винищем от него разит. Совсем распустились, паршивцы, как я погляжу, уже в карауле пить начали. Франк был идеально трезв и потому страшно обиделся.

Эквиций велел передать тем готам, чтобы подождали немного, пока легат их принять соизволит. Нотария с писульками пакостными выгнал, рабов призвал, велел свое превосходительство умыть и переодеть во все чистое. А то все-таки очень уж бледный вид имел.

Готов действительно было двое, один главный, другой при нем тенью. Тот, главный, свое имя назвал — Алавив.

Эквиций, сама любезность, благоухая свежестью, пригласил гостей сесть. Алавив уселся, длинные ноги вытянул, потянулся с хрустом. И безошибочно метнул взгляд именно туда, где Эквиций (как сам легат считал, незаметно и очень удачно) лучника спрятал

— на всякий случай. Усмехнулся Алавив, но ничего не сказал. А Эквиций почувствовал, что краснеет, и проклял свою бледную кожу. Был легат рыжеват и лицо имел нежное, чуть что — заливался предательским девичьим румянцем.

Алавиву, посланцу готскому, еще и тридцати не было. Лет двадцати семи Алавив, самое большее. Одет богато, но куда богаче вооружен. Рослый, белобрысый, скулы торчат, нос крючком, серые глаза любую мелочь цепляют, по сторонам так и зыркают.

Легат Эквиций изящную позу принял, слушать приготовился — что ему варвар поведает. Говорили оба на жуткой смеси языков, как обычно изъяснялись между собою в гарнизонах и на пограничных заставах природные римляне и выходцы из различных варварских племен. Сейчас в легионах служило столько варваров, что и сам Эквиций начал уже забывать прекрасный звучный язык Цицерона.

Новости были, противу всех ожиданий, хорошими. И даже очень хорошими.

Не только великая империя страдала от усобиц. Постигло сие бедствие и дикое готское племя. Давний враг ромеев, Атанарих, слишком вознесся в гордыне своей, слишком много мозолей отдавил в своем высокомерии — и вот теперь пожинает скорбные плоды.

Впрочем, как скоро убедился Эквиций, плоды эти были для Атанариха не такими уж скорбными.

Друг и родич этого Алавива, по имени Фритигерн, рожденный быть великим вождем, во всеуслышание заявил о своих правах, и многие вези, утомленные непомерным властолюбием старого князя Атанариха, стали на сторону Фритигерна. Увидев в том угрозу своему единоначалию, загорелся гневом Атанарих и замыслил Фритигерна извести, начав междоусобную войну.

Паче смерти страшился всегда Атанарих раскола племени. Любого, в ком видел угрозу для единства вези, почитал за злейшего врага своего. Потому собрал он силы и встретился с Фритигерном в открытом бою.

Тут вошел солдат, вина собеседникам принес. Рожа мрачная, сам неуклюжий. Эквиций вскипел: неужто раба не могли прислать? Где это он шляется, мерзавец? И легионеру махнул немилостиво: давай, иди отсюда.

Затем к Алавиву обернулся:

— Так