Ульфила

айду.

И нашел.

Смотрел Ульфила, как со стороны заката всадник на него несется, любовался — красив был. А тот коня осадил, как с Ульфилой поравнялся.

— Ты, что ли, служитель новой веры?

Ульфиле вдруг Евсевий вспомнился. Видать, не всем дано величие источать, как тому старцу. И потому просто ответил:

— Я.

Фритигерн спешился, коня за узду взял. И пошли на восход луны.

Сперва молчали, только снег под ногами хрустел. Потом вдруг спросил князь:

— Почему от людей ушел? Обидели тебя мои мерзавцы?

Ульфила удивился.

— Вовсе нет.

— Смотри, — предупредил Фритигерн, — если что, мне скажи. Я их за ноги подвешу.

Удивлялся епископ, пока князь не прибавил:

— Мне мир с Валентом дороже.

И опять замолчали. Поглядывал Ульфила на молодого князя искоса — так вот он каков.

Молчание Фритигерн прервал. Заговорил отрывисто, деловито: приглядел место для храма новой веры, хочет завтра Ульфиле показать. Расспрашивал, как храм тот строить, как алтарь должен выглядеть, какие святыни для храма того потребны. Не выдержал — кольнул: есть тут, мол, старые каменные алтари, еще от даков, на них человеческие жертвы приносились. Камень больно хорош, мрамор — привозной. И резьба красивая. А что пятна кровавые, то их и стесать можно.

И усмехается втайне, ждет. Как, взбеленится епископ?

Ульфила не взбеленился. Это на христиан, ежели противоречили, наскакивал яростно; с язычниками же, их обратить желая, многотерпелив был. Только и сказал кратко:

— Нет, такие не подойдут.

— А мне говорили, будто христиане приносят кровавые жертвы,

— сказал Фритигерн, на этот раз без всякой насмешки, от души любопытствуя. — Император ромейский будто бы таковые у себя в Городе запретил. Через то и единоверцы твои сильно пострадали. Это верно?

— Нет, — сказал Ульфила.

Фритигерн не отступался, и не понять было, дразнит он Ульфилу или действительно понять что-то хочет.

— Мы тут от одного ромея слышали, пока не убили, что ваш бог так и сказал: ешьте, мол, мою плоть и пейте кровь из моих жил.

— За что ромея того убили? — неожиданно спросил Ульфила.

Фритигерн отмахнулся.

— За дело. Ты на вопрос мой ответь.

Но Ульфила молчал.
* * *

Фритигерн обращался в христианство с честной истовостью варвара. И людей своих понуждал к тому же. Сказал, что станет христианином, слово дал — значит, в лепешку разобьется, а сделает, чтобы только гордости своей не ронять.

Тем более, что оказалось все это не так уж скучно, как сперва опасался. И к епископу постепенно привык — а ведь поначалу показался он князю чуть ли не слабоумным.

Князь так Ульфиле сказал:

— Работа тебе предстоит трудная. Мне паренек твой говорил, будто ты мяса не ешь и вообще дурью маешься.

Ульфила улыбнулся.

— Это «пост» называется.

Но Фритигерн только рукой махнул.

— По мне, хоть как назови, а все равно дурь. Тебе силы понадобятся. Думаешь, просто будет объяснить моим вези, почему они должны твоему плотнику поклониться? — Он торжествующе улыбнулся. — Это я, может