Царская дыба

рай огромного луга, и уж он по случаю с готовностью приводил кобылку и, с помощью выкованного Симоненко острого плуга, вспарывал целину, облегчая дальнейшую работу.

Однако разводить скотину людям двадцатого века показалось куда легче, нежели растить хлеб – а когда в хозяйство влились руки больше чем трех десятков полонянок, привычных к уходу за опоросами, да к дойке, одноклубники стали не только обеспечивать себя мясом, но и норовили продать кое-что на приходящие за мануфактурным товаром ладьи купца Баженова. В отличие от прочих хозяйств, кауштинцы не спускали всякое дерьмо в реку. Андрей Чохин недаром носил звание инженера – придумал выкопать две большие ямы, выложив понизу толстым слоем глины, и сваливать нечистоты туда. Он клятвенно обещал, что с каждой заполненной до краев и заваленной сверху глиной ямы поселок сможет по три года получать настоящий биогаз, как с очень большого газового баллона, а потом в ямах останется чистейшее удобрение.

Все это было бы хорошо, коли не один пустяк: гвозди по цене оказались столь кусачими, словно ковали их если не из золота, то по крайней мере из серебра. В результате доски, которыми плотно обшивали сараи по обе стороны опорных столбов, для тепла забивая пространство между ними все тем же сеном, одноклубники приспособились сажать на косые деревянные шипы, всякого рода стойки и поперечины привязывать ивовым лыком – содранной с заготовленных жердей корой, – а длинные кованные гвозди квадратного сечения вколачивать только туда, где более дешевыми путями не обойтись, где соединение особо важное и должно быть заведомо прочным. Или просто там, куда с шипами, долотами и лыком не подобраться.

Поэтому Юля сидела на крыльце возле выделенной ей в единоличное пользование избы и драла лыко, обдумывая – а стоит ли новый куриный приплод, для которого предполагалась небольшая отдельная загородка, таких мук? Может, стоило дать пинка курице, да и сварить все яйца на хороший, сытный завтрак?

Хотя нет, наседку сварить надо, как цыплят высидит, – чтобы дурь такая в голову больше не приходила. Всадник, промчавшийся мимо двора с часовней – поверит ли кто, что все их селение начиналось всего лишь с этих двух изб и одного сарая? – направился прямо к ней. Конь, жалобно заржав, остановился, и одетый в расстегнутую на груди простенькую косоворотку, потемневшую от пота, коричневые шаровары и низкие серые сапоги боярин спрыгнул на землю.

– Здрава будь, боярыня! – поклонился он, тяжело дыша.

– Здравствуй, Варлам, – кивнула Юля, откладывая нож. – Коня-то вконец загнал, парень! Ты чего?

Она подошла к буланому жеребцу, ласково погладила его по морде:

– Ну-ну, хороший, успокойся.

Тот всхрапнул, опустил голову, подставляя ласке – даром что скотина, а женскую руку чует, милуется!

– Радость у меня, боярыня...

Юля с удивлением подняла голову. Вид у гостя был отнюдь не радостный. Скорее, наоборот – словно любимую собачку схоронил.

– Загонишь так коня, – девушка погладила скакуну лоб между глаз. – Вконец загонишь.

– Поместье