Царская дыба

о, – хмыкнул Росин.

– Не боись, боярин, услышишь...

– Милостью своей, и по нижайшей просьбе дьяка Данилы Адашева, прощаю я князя Симеона Ростовского, подметные письма Сигизмунда польского читавшего, и многим боярам про них сказывавшего... – говорил царь и вправду негромко, но слова его тут же подхватывал стоящий рядом глашатай, донося до самого дальнего конца зала. – ...коли князь Симеон на Библии поклянется супротив моей особы крамолы более не умышлять!

– Милостив государь наш, – высказался невысокий усатый татарин в синем атласном халате. – Слава Ивану Васильевичу!

– Милостью своей, и по нижайшей просьбе князя Василия Серебряного, прощаю я Петра Шуйского, подметные письма короля польского Сигизмунда читавшего...

Похоже, начиналась официальная часть торжественного обеда, когда царь во всеуслышанье казнит или милует, утверждая свою высшую волю. Гости перестали есть, ограничиваясь время от времени глотками вина и, не в пример собраниям времен росинской комсомольской юности, слушали внимательно.

– Милостью своей дарую князю Дмитрию Вишневецкому и потомкам его в поместье город Белев, за честную службу.

– Вишневецкий? Литовский князь? – непонимающе закрутил головой усатый татарин.

– Он самый, Владимира Святого праправнук, – не без гордости подтвердил Толбузин, – Под московскую руку перешел, земле русской честно служить желает.

– Милостью своей дарую воеводе Юрию Пронскому-Шемякину земли сурские в поместье и повелеваю ноне же, войско московское взяв, идти на хана Ямгурчерея, клятвы свои преступившего и посла нашего в поруб посадившего.

Из-за одного из средних столов поднялся довольно молодой боярин, низко поклонился на все четыре стороны и начал пробираться к выходу.

– Милостью своей дарую боярину Варламу Батову, земли корочаевские по правому берегу Донеца в поместье, боярину Григорию Батову земли корочаевские по левому берегу Оскола в поместье, боярину...

– Да это же... – дернулся Зализа. – Да это же Батовы! Братья Батовы, с Оредежа!

– Они самые, – кивнул Андрей Толбузин, поднимая кубок. – Ты же сам царю ябедничал, что повзрослели они, что у отца засиделись и руки к делу ратному чешутся. Вот и поместья и получили. Богатые, да только на самом Изюмовском шляхе. Там сабля в ножнах долго не залежится. Давай Семен, за милость и мудрость государя нашего выпьем.

– Милостью своей приказываю с сего дня всех иноземцев, с западных земель прибывающих, в порубежных ямах удерживать месяц, и далее пропускать, поежели за месяц этот болезней никаких у оных иноземцев не окажется...

– Есть! – кивнул Зализа. – Ну, Константин Андреевич, услышал тебя государь, и крамоле, тобой замеченной, на земли святые дороги более нет.

– А так же повелеваю, с сего дня меха любые за рубежи земли нашей более не продавать! – здесь царь, а следом за ним и глашатай, ненадолго смокли. – Купцам русским повелеваю меха, на рубежи привезенные, торговать в казну, а купцам иноземным, купить оные желающим, в казне меха любые по выбору покупать. А буде