Царская дыба

ь ими промысловики, как макулатурой какой-нибудь, запросто и бездумно.

– Заметил я, что русские мужики меха совсем не ценят. Продают купцам вдесятеро дешевле, чем они в Европе ценятся. Прошу, раз такое дело, установите запрет меха мимо казны продавать! Пусть государство торгует. Да по ценам, что на западе приняты. Не хрен им все время у нас на шее сидеть!

– Записал? – привстал на троне правитель, и кинул взгляд в дальний угол. Только теперь Нислав заметил, что там торопливо скрипит гусиным пером монах, занося на свитки все, происходящее на приеме.

Следом за царем дружно поднялись знатные бояре, и так же вместе опустились.

– Мыслю я, – огладил подбородок мальчишка, – прибыль от этого казне получится, но не тебе, раб Божий. Себе что просишь?

– Пошли в Прибалтику хороший отряд! – неожиданно осенило Росина. – Охренели они там совсем, фашистские режимы устанавливают, русских за людей не считают. Пусть узнают, кто в доме хозяин!

– И сие дело тоже государево, – кивнул царь.

– Ты сам чего хочешь, Константин Андреевич? Скажи просто, без прикрас и раздумий!

– Есть хочу!

По палате прокатился добродушный смех.

– Ну, это дело поправимое, – улыбнулся и мальчишка. – Приглашаю завтра к себе на обед званный, в синие палаты.

– Не получится, – причмокнул Росин. – Допросники твои так руки оборвали, что еле пальцами пошевелить могу. Ни ложки, ни кружки до рта не донести. Так что и на твоем пиру голодным останусь. Разве только, ты мне руки новые дашь?

– Загадки решил позагадывать, раб Божий, – нахмурился паренек на троне, и в воздухе повисла предгрозовая тишина. Но царь вдруг усмехнулся и кивнул: – Ладно, милостью Божией и моей, будут тебе руки. Кто там дальше?

Зализа вышел на середину зала, ненавязчиво обнял Росина за пояс и увел к Ниславу и Андрею Тол-бузину.

– Как думаешь, Семен Прокофьевич, поверил? – с тревогой спросил Росин.

– Конечно, поверил, – серьезно кивнул опричник. – Ты три допроса выдержал, как же не поверить? Не имея правды за собой, такую муку никому не вынести. Поверил.

Место Росина заняла пожилая боярыня, с неприятной яростью обличавшая местного воеводу. Следом за ней – боярин, и тоже с жалобой на воеводу, но уже другого, потом еще и еще. Царь слушал, кивал, дьяки принимали ябеды. Оживление вызвала только нижайшая просьба донского казачьего старшины, присланная с усатым безбородым воином, прислать коням сена, потому, как из-за татарского набега своего селяне накосить не успели. К удивлению Нислава, мальчишка отнесся к просьбе со всей серьезностью, тут же приказал построить в Казани четыре струга, нагрузить сеном и овсом, и отправить бедолагам вниз по Волге до Царицыно, откуда посуху перекатить на Дон.

Наконец прием закончился. Царь поднялся и ушел в неприметную дверь за сводчатым проемом меж двух колонн, следом за ним шмыгнул писец и дьяки с жалобами. Чинно двинулись к выходу бояре.

– Ну, все, – расхохотался Толбузин, – ой, придется Зализе шубу для Нислава шить!

– Почему это? – не понял постовой.

– Разве