Царская дыба

у, еще раз опасливо оглянулся, потом перехватил уздцы под самой мордой.

– Удачи вам, Константин Андреевич, отдыхайте, живите. Скоро Баженов со своей ладьей пожалует, али уже с двумя. Глядишь, и прибытком каким порадует. С Богом.

Опричник развернул коня, поставил ногу в стремя.

– Я говорил это...

От брошенных в спину слов Зализа едва не упал, застряв алым сафьяновым сапогом в стремени, запрыгал на одной ноге, но вывернулся, остановился, повернулся к Росину.

– Я это говорил, – повторил Костя, глядя ему прямо в лицо. – Ведома мне крамола супротив государя. Верная крамола, супротив жизни его направленная.

– Крамола... – повторил опричник страшное слово. – Зачем она тебе, Константин Андреевич?

– Потому, что русский я, – сглотнув неожиданно появившуюся слюну и отчаянно пытаясь побороть предательский холодок, растекающийся между лопаток, сказал Росин. – Русский я. И знаю, что слово мое государю, может, пользы и не даст, но земле моей, миллионам собратьев моих, в разных концах земли нашей живущих, жизнь спасет точно. Я это знаю, Семен Прокофьевич, спасет. Тысячи, десятки, сотни тысяч людей...

Он повторял эти слова снова и снова, как заклинание, но холод не отступал, а растекался все дальше и дальше по телу.

– И что они для тебя, Константин Андреевич? – спросил Зализа, видящей перед собой не мифические тысячи, а одного-единственного человека, которого он обязан немедля скрутить и отправить в Посольский приказ.

– Потому что русский я. И все они, как и земля эта, и страна, такая же часть меня самого, как рука или нога. Я не хочу терять их, пусть даже не видел в глаза никого, и никто из них не узнает имени моего. Все равно не хочу.

– Я возьму тебя под стражу и отправлю в Москву.

– Я знаю.

– Тогда... Почему? – мотнул головой Зализа.

– А ты помнишь, за что мы пили в Сопиместком замке, Семен Прокофьевич? За Русь Святую пили. Так ты думаешь, пить только можно? А бороться за нее другие должны?

– Пытке тебя подвергнут, Константин Андреевич...

– Знаю... – Росин неожиданно сорвался и громко заорал, брызгая слюной опричнику в лицо. – Знаю, знаю, знаю! Ты что, запугать меня хочешь?! Так радуйся, я и так боюсь. До коликов в животе и поноса по три раза на дню! Чего тебе еще надо?!

– Но зачем ты тогда беду на себя кличешь?

– Потому что русский я! – Костя сгреб Зализу за шитый катурлином воротник и с силой затряс. – Русский я, ты понял урод?! Русский, а не иноземец! И всегда русским был! И если не получается ничего иначе в дебильной стране нашей, если все всегда через жопу делаем, она все равно моя, ты понял?! А иди ты на хрен!

Росин отпихнул от себя опричника, развернулся и быстрым шагом пошел к поселку. И о чудо – государев человек Семен Зализа не схватился за саблю, не порубил в куски человека, обращавшегося с ним как с холопом и кидавшим в лицо оскорбительные слова. Нет, он поднялся в седло и нагнал боярина, поехал чуть позади и негромко, только для него одно сказал:

– С хозяйством мне в усадьбе разобраться нужно.