Пепел к пеплу (сборник) - (ЛП)

Филдс, в силу своего возраста еще не полностью отринувший родство с гуннами, попросту отмалчивался, Литгоу постоянно возвращался к ремонту в лаборатории, а Тэрбер, охотно рассказывая про чудовищную безграмотность студентов, намекал, что и большинство преподавателей вовсе не являются светочами мысли.

Затем Литгоу, которого почему-то рассердили эти намеки, сообщил Тэрберу, что может поделиться интересной литературой по теме его кандидатской; а поскольку Тэрбер готовился к защите диссертации последние лет семь, если не больше, камешек в его огород получился весьма увесистым.

Только сам хозяин сохранял благодушный настрой и легкую улыбку; хотя иногда, при взгляде на молчаливого и мрачного Филдса улыбка ненадолго исчезала с его лица.

… Перед уходом гости снова пропели хвалебную песнь крокодилу, а заодно гостеприимству Питерсона и его превосходным сигарам.

– Оставляете меня наедине с этим чучелом, да еще так рано? – изобразил Питерсон обиду.

Но уговорам Питерсона остаться еще хотя бы на час-полтора не хватало искренности, так же, как и похвалам его гостей.

Вечер определенно не удался.

А следующим утром экономка Питерсона дважды за десять минут рухнула в обморок.

В первый раз это случилось, когда миссис Эштон открыла дверь квартиры декана и увидела измаранные стены, обглоданные части тела достопочтенного Питерсона и крокодила в центре кровавой лужи; а во второй раз потеряла сознание, когда пришла в себя на полу, и увидела, что ухмыляющаяся пасть стала на полшага ближе к ней.

К счастью, запас витальности в чучеле уже практически истощился: оно двигалось слишком медленно и не смогло причинить миссис Эштон вреда.

Опрометью она выбежала из квартиры мистера Питерсона и остановила на улице первого попавшегося констебля. Толком рассказать, что случилось, она не могла, но кровь на ее юбках и перчатках убедила полицейского в необходимости проверить квартиру.

Констебль с порога бросил взгляд внутрь, захлопнул дверь и понесся сообщить в Ярд о случившемся. В рекордный срок жилище Питерсона заполонили специалисты Ярда – и в рекордном количестве.

Первым делом из крокодильей пасти извлекли непосредственную виновницу происшедшего – розовую жемчужину акойя, разряженный аккумулятор витальности. Именно благодаря ей чучело обрело недолгую, но насыщенную вторую жизнь.

На место происшествия прибыл и сэр Чарльз, которого сопровождал сержант Бэйнс. Когда эксперты закончили собирать декана, словно Шалтая-Болтая, и увезли тело Питерсона вместе с чучелом, сэр Чарльз приступил к осмотру квартиры.

Сержант Бэйнс издал негромкое покашливание.

– Что, Бэйнс? – обернулся к нему сэр Чарльз.

– Рискну напомнить, сэр, что Хань Фэй уже едет и будет не больше чем через десять минут. Это все-таки кабинет профессионального мага… а вы, сэр, любитель.

Сэр Чарльз не успел ответить, когда к нему подошел один из констеблей.

– Я побеседовал с миссис Эштон, сэр, и она говорит, что вчера у декана было трое гостей. Я записал их имена.

– Всего трое? – обрадовался сэр Чарльз. – Отлично, просто отлично.

Тут для осмотра прибыл Хань Фэй; его переносная жаровня так задымила помещение, что даже заядлый курильщик сэр Чарльз был вынужден уйти на лестничную площадку.

Вскоре Хань Фэй позвал их обратно и перечислил предметы, к которым не стоило прикасаться при осмотре – записную книжку в обложке из гибкого стекла, шкатулку с фунтами и гинеями, талисман для борьбы с гневом и три альбома по эротической магии.

Видимо, деньги и по-настоящему ценные вещи декан предпочитал хранить в банке.

В ящиках стола нашлось несколько карандашей и новый роман Уилки Коллинза, на полках стояли только подарочные издания профессиональной литературы.

Зато в спальне на журнальном столике лежала монография Артура Тэрбера, с вложенными в нее снимками новых словесных структур. Сигаретный пепел на нескольких страницах доказывал, что декан действительно ее читал, а не использовал как подставку под кофейные чашки, в изобилии расставленные вокруг кровати.

Сэр Чарльз, на лице которого читалось разочарование результатами осмотра, заявил, что забирает монографию, и с этой небогатой добычей уехал в Ярд.

* * *

– Получается, только у этих троих была возможность оживить чучело, – подытожил сэр Чарльз, дочитав экспертное заключение.

– Но зато спрятать жемчужину в рукаве и засунуть ее поглубже в крокодильи потроха мог любой из этой троицы, – вздохнул он.

– Да, сэр. А что по жемчужине?

– Я думаю, ее могли продать в единственном магазине, у «Эспри».… Пожалуй, я сам прогуляюсь по Бонд-стрит. потом…хммм… побеседую с леди Трэмпертон; а вы, Бэйнс, отправляйтесь в деканат, и принесите мне оттуда хороший, пышный букет сплетен.

– Договорились, сэр.

.. Атмосфера в «Эспри» очень напоминала таковую в храме – приглушенные голоса, тяжелые драпировки, витражи, бросающие таинственные блики на мраморный пол. Управляющий, больше похожий на епископа, провел сэра Чарльза в кабинет немедленно, как только узнал, что один из самых щедрых клиентов на этот раз прибыл в «Эспри» по долгу службы.

Таинственным образом управляющий уже был осведомлен о «ужасной трагедии с деканом», но, увы… помочь ничем не мог, даже с учетом того, какую редкость представляли собой подобные акойя. Жемчужина была продана за наличные, подпись из книги регистрации покупок исчезла, работавшие в тот день продавцы, как один, говорили, что это был «обычный такой мужчина… лет тридцати, а может, и сорока…глаза серые, а может, карие, не худой и не толстый…».

– Сделал неприметку, причем, скорее всего, сам сделал, – вздохнул сэр Чарльз, уже у себя в кабинете подводя итоги. – На это у всех троих сил бы хватило, так что закидывать удочки на черном рынке смысла не имеет.

– Потом я побеседовал с леди Трэмпертон у нее дома, – продолжил сэр Чарльз.

– Белгрейв-сквер, 13? – уточнил сидящий напротив него Бэйнс.

– Точно. Застал леди Трэмпертон скорбящей, причем, на мой вкус, даже чересчур скорбящей. Но своими соображениями она поделилась охотно. Правда, насчет личности убийцы она тоже теряется в догадках, так как не может представить, что кому-то понадобилось убивать этого золотого человека, этого ангела…

– Ангела, сэр?

– Я цитирую, Бэйнс. Так вот. Зато она убеждена, что красотка жена Филдса «завлекала, флиртовала и соблазняла беднягу». – Роуэн очень похоже изобразил презрение в скрипучем голосе старой девы.

– Беднягу Питерсона? – уточнил Бэйнс.

– Разумеется. Набивалась к нему в личные секретарши. А затем муж прозрел и заставил ее уйти с работы.

– Сам прозрел или ему помогли? – заинтересованно спросил Бэйнс.

– Теперь леди это отрицает, но, похоже, что так. Сейчас она боится скандала, но все же гордится собой, это по лицу было видно. А что у тебя? – завершил сэр Чарльз свой рассказ.

– Я покрутился в деканате, но они там почти все сегодня были на похоронах, – начал сержант…

– Верно, я забыл, – досадливо поморщился сэр Чарльз.

– Тогда я взял адрес Филдсов и к ним отправился в Пимлико. Застал миссис Филдс за уборкой… у них только одна горничная на все, и ее уже не было к моему приходу, мужа вызвали к нам в Ярд; так что я спокойно поговорил с хозяйкой по поводу ее увольнения.

Она мне рассказала, что декан постоянно пытался с ней заигрывать, а она терпела, потому что сейчас сложно найти работу. Но когда Питерсон…гхмм… начал активничать, миссис Филдс решила, что больше не может там оставаться.

Миссис Филдс обсудила все с мужем, и они вместе решили, что ей нужно искать другую работу. А сам Филдс оказался в сложном положении – он не хотел, чтобы Питерсон оставался его научным руководителем, но еще не знал, что же ему делать.

– А леди Трэмпертон, – усмехнувшись, добавил Бэйнс, – миссис Филдс назвала «старой гадюкой».

– Очень интересно, очень… – сэр Чарльз смял лежащий на столе лист. – Дальше Тэрбер, верно?