Великая Ордалия (ЛП)

Это началось так, как начинается всегда — с немногих нетерпеливых душ, в своём буйстве и бешенстве вырвавшихся из наступающих рядов и обогнавших остальных. Один галеот даже срывал с себя на бегу доспехи и одежду и, когда он, в конце концов, набросился на врага со своим упершимся в живот, изогнувшимся фаллосом, на нем уже не было ничего, кроме сапог.

Прочие присоединялись к нему, словно мотыльки, привлеченные светом славы. Ещё и ещё — некоторые, кидаясь спасать своих обезумевших братьев, другие же, отвечая зову внезапно пробудившегося голода, вдруг разверзшегося в их чреве, словно древняя, раскрывшая пасть дыра…

Убивай! Лишь в мыслях немногих из них билось это слово, но все они следовали сему ужасающему и нехитрому ходу событий. Убивай. Убивай! Передние ряды истончались, а затем исчезали. Командиры срывали глотки, силясь восстановить в своих отрядах хоть какое-то подобие порядка.

Но отбросив прочь последние остатки дисциплины, мужи Ордалии единым существом прянули на своих врагов. Их рты источали слюну.

Саубон проследовал за своим Святым Аспект-Императором  в исполинскую тень Циворала. В ушах у него звенело.

— По всей видимости, они долго готовились к моему прибытию, — объяснил Келлхус, голос его всё также пренебрегал окружающим их грохотом. Чародейские гимны Лазоревок возносились в унисон, эхом отражаясь от горизонта. Однако, лишь его слова были слышны сейчас, без труда прорываясь сквозь шум настолько чудовищный, что казалось будто он становится основой, сутью любого слуха, непрекращаюшейся молотьбой, беспрестанными ударами, крушащими зубы и кости.

— До тех пор, пока не явился Не-Бог, — продолжал Келлхус, — они не могут рассчитывать одолеть меня напрямую…

Врата, ведущие внутрь цитадели, плотоядно скалились провалом черноты, будучи давным-давно разбитыми вдребезги и превращенными в зияющий в стене пролом. Северные бастионы поросли лишайником, а вьющиеся травы оплетали мощное укрепление целиком, карабкаясь вверх и цепляясь за торчащие балки. Древние строители не признавали раствора и вся крепость была просто-напросто сложена из громадных, подогнанных друг к другу каменных глыб. Стены вздымались концентрическими ярусами — три уровня, один над другим, каждый следующий уже и выше предыдущего, а также подвергшийся большему разрушению. Могучие бастионы, несущие на своей спине выщербленные руины, увенчанные, в свою очередь, грудой развалин.

Келлхус положил руку ему на плечо. Как всегда, это показалось Саубону странным, ибо всякий раз напоминало о том, что он высок ростом. Странным и приятным.

— Не бойся за мою безопасность, старый друг.

Саубон вытянул шею, стараясь разглядеть получше разрушенную, выщербленную верхушку цитадели, темнеющую на фоне яркого неба, ибо утро уже разгоралось.

— Здесь… — произнес Келлхус, бросая взгляд на циклопическое укрепление, — Обитель огромна и пронизывает всю гору целиком, но её ось, Великий Колодец Вири, находится прямо здесь, у нас под но…

Аспект-Император резко перевёл взгляд вниз — на лежащие в руинах врата. Из их пасти внезапно изверглись дюжины шранков и, размахивая клинками, бросились к ним. Исступлённое неистовство искажало и сминало их гладкие лица.

Саубон вздрогнул так, что его кости едва не вывернулись из суставов, столь велико было потрясение. Но Келлхус, шагнув вперёд, без каких-либо колебаний встретил натиск нечеловеческих тварей, бормоча заклинания в той же мере освещавшие землю под его ногами, в которой они изжевывали душу. Создания рванулись к нему, их бледная рыбья кожа и убогие доспехи загадочно темнели в полумраке. Но не успели они воздеть свои тесаки, как вровень со свистящими в воздухе остриями из их тел изверглись фонтаны и струи, тут же разлетевшиеся облачками лилового тумана. Десятки существ почти одновременно рухнули замертво, а сердца их ещё продолжали выплёвывать из их тел жизнь, орошая землю фиолетовой кровью.

Саубон мог лишь отупело стоять,  как, собственно, и Гванвё, замершая рядом с ним.

— Препояшьтесь! — воззвал ко всему отряду Келлхус, — Ибо я собираюсь разворошить это осиное гнездо…

Он произнес слова, исторгнувшиеся светом, и чудесным образом переместился прямо в ярко синее небо над древней цитаделью.

Саубон продолжал стоять, потрясённо моргая. Хоть он и испытывал отвращение к преклонению, презирая себя, принужденного прежде стоять на коленях, со столь же яростной убежденностью, с какой сам он требовал этого от остальных, ныне экзальт-генерал просто дрожал от струящегося по его венам благоговения, признательности за чудо, происходящее прямо здесь и сейчас. Он стоял здесь, Уверовавший король Карасканда, оказавшийся в стенах прославленной в древних легендах крепости, воздвигнутой на руинах подземного города из легенд ещё более древних, стоял, взирая на живого Бога, поправшего небеса…

Анасуримбора Келлхуса, Святого Аспект-Императора.

И это поразило его, очевидная красота и значимость его жизни. А низкий, порочный уголок его души, согнувшись,  гоготал над этим мигом с нескрываемым ликованием скупца. Какое значение могла иметь чья-то там ложность, раз это было истинным? В свете подобной мощи…

В свете подобной мощи!

Обернувшись, он увидел, что Мепиро, Богуяр, Скраул и остальные смеются — смеются потому, понял Саубон, что смеётся он. Разумеется, вопль Орды заглушал любые звуки, но их и не требовалось, чтобы суметь услышать всю радость и всю кровожадность посетившего их веселья. Они сумели узреть это — безумие осознания всех совершённых зверств, не только по случаю разделённых, но и жаждуемых, в единой мере и случившихся и содеянных по собственному желанию. Никогда прежде, казалось, Мир не являл столь свирепого и при этом обращенного ко всем им знамения. Лицо Богуяра даже  вспыхнуло алым — знак, который мгновением раньше встревожил бы Саубона, но теперь показался ему лишь ещё одним поводом для веселья, добавленным к общей куче.

Экзальт-генерал взвыл, оставаясь чудесным образом неслышимым и безмолвным. Пелена висела над выщербленными стенами, словно чума, обретшая облик и плоть. Сладковатый аромат обугленных шранков витал в воздухе. Зной возбуждения натянул ткань саубоновых брюк , а взгляд его блуждал по Гванвё , хохотавшей столь же плотоядно, как и мужчины.

Мясо…

Грохот волшебства порождал эхо, подобное громыханию валунов, кувыркающихся и катящихся вниз по железным желобам. Это должно было бы умерить веселье прибывшего на Плоту отряда, но они лишь удивлённо щурились и скалились, беззвучно улюлюкали и издавали одобрительные возгласы, наблюдая за тем, как тёмные монолиты, кувыркаясь, устремляются вверх, в небеса…

В этих чудесах было нечто большее, чем какое-то там доказательство. В них была мощь.

Множества. Умопомрачительные множества.

Умопомрачительные вспышки света.

Озираясь с точки, находящейся над вершиной горы Ингол, экзальт-магос Саккарис мог видеть эту мерзость почти целиком: раскинувшуюся подобно океану, сплетающуюся и закручивающуюся спиралями массу, производящую впечатление живого существа, громадного чудища, столь же невероятно огромного и ужасающего как кошмары из его Снов о Первом Апокалипсисе, монстра, объявшего и терзающего щупальцами своей ярости весь горный хребет.

Орду.

Когда Великая Ордалия  шла обширными истыульскими степями, шранки предпочитали как бы обтекать Святое Воинство Воинств, расступаясь перед его фронтом и тревожа фланги. Но с тех пор, как Ордалия миновала Сваранул, существа не столько избегали их фронта, сколько попросту отвернулись от него. Их продвижение, как выразился математик Тусиллиан, заставляло Орду тяжеловесно катиться вдоль побережья Нелеоста огромной круговертью, состоящей из миллионов вопящих, ощетинившихся оружием тварей, и смещающейся на север, затем на запад, до столкновения с побережьем, после чего вновь начинающей сдвигаться на юг. Те, кто знал, как смотреть, могли даже увидеть механизм этого движения в перемещении Пелены. Некоторые считали, что эти явственные изменения в поведении просто отражают не менее очевидные изменения в характере местности, поскольку у тех шранков, что оказывались на берегу не было иной возможности, кроме как следовать за спинами своих бесноватых сородичей, а у оказавшихся в глубине суши попросту было больше вариантов для выбора направления.  Другие же приписывали произошедшие перемены распространившемуся среди врагов знанию о том, что их едят.  Если степень скученности определяла направление движения шранков, то именно фланг Воинства предоставлял  им больше всего возможностей. Даже будучи теми развращенными тварями, которыми они были, шранки всё-таки умели общаться друг с другом. Быть может, именно распространившиеся среди них слухи заставили существ показать спины — ужас перед возможностью стать смазкой для человеческих глоток!