Великая Ордалия (ЛП)

Десница Триамиса. Сердце Сейена. Разум Айенсиса. Келлхус затмевал собой все прочие души. Это же так просто.

Так отчего же внутри него вызревает этот ужас…и приходит ощущение, что руки его стали слишком слабыми, чтобы сжаться в кулак?

Мир вдруг рухнул и покатился куда-то, прихватив украденный саубонов желудок.

И она была там, прежде пребывавшая ниже настила Плота, а теперь взмывающая вверх вокруг недвижного лика Анасуримбора Келлхуса.

Крепость Даглиаш… ещё один безжизненный закуток погибшей цивилизации.

Скалы Антарега, нависавшие над бушующим прибоем, скрылись под бревенчатым настилом Плота. Свайали, стоявшие по периметру хором запели. Это было странным ощущением — оказаться окруженным женскими голосами, не исходящими из какого-либо конкретного места. Подобно черепице, свалившейся с крыши целым рядом, Лазоревки шагнули прочь с Плота, ступив на отражения земной тверди. Их развевающиеся волнами одеяния размотались, раскрылись, превратившись в нечто огромное и лучезарно воссиявшее в лучах солнца.

Саубон, вместе с остальными, загляделся на то как это поразительное зрелище превратило земную красоту ведьм в нечто редкостное и драгоценное. Вознесшиеся к небесам вершины Уроккаса вырывали из лап Пелены обширный кусок чистого неба, хотя разящие шранчьей вонью пласты пыли, растягиваясь и скручиваясь, как масляная пленка на поверхности воды, размывали все границы, скрывали все дали. Но пространства под этими клубящимся покровом возбужденно дрожали, словно песок на дне кузова мчащейся колесницы. Шранки…повсюду они кишели шершавыми коврами, что постоянно распадались и дробились, образуя нечто напоминавшее то раздвоенные уступы, то выдавливаемые кверху высоты, то обширные раскинувшиеся луга. Склоны гор пылали, словно покрытые битумом, но всё же этих тварей можно было заметить и там — не по одиночке так кучками пытающихся добраться за вершин. Сияние, подобное просверку рыболовной блесны, увенчало вдруг вершину, примыкавшую к Инголу. Бритвенно-белый росчерк, характерный для убийственных гностических заклинаний.

Вот…вот он — их Оплот. Мир, наполненный ядовитыми иглами, ничтожный и порочный, как по своей сути, так и в протяженности.

Келлхус стоял спиной к чудовищному кишению, по прежнему обратившись лицом в том направлении, откуда они прибыли, его руки всё ещё были распростёрты, словно приклеившись к скрывавшим их из виду золотящимся дискам. Он направлял Плот и замедлял его, осторожно следуя за ширящимся клином ведьм. Истлевшие бастионы Даглиаш приближались. Саубон ясно видел защитников, заполнявших стены — шранков какой-то иной породы, теснившихся у бойниц, которые время превратило в подобие щербин, оставшихся на месте выбитых зубов. Укутанные золотыми змеевидными завитками, Лазоревки, более чем восемью десятками широко распахнувших свои позолоченные лепестки цветов, наступали на ветхие укрепления. Их голоса, высокие и женственные, пронзали удушающий грохот. Время от времени сверкали колдовские всполохи, исторгая линии, подобные раскалённым добела волосам. Моргая от ярких высверков, Саубон видел, как стены и башни вспыхивают как просмолённые факелы, разбрасывающие вопящие и дёргающиеся искры.

Погибая, даже шранки царапаются и хватаются за что-то…

Пытаясь дотянуться.

В эпоху, когда Мангаэкка, самая алчная из древних Гностических Школ, проникла в заброшенные чертоги Вири, Обитель представляла собой лишь древнюю могилу. Используя развалины как источник камня колдуны воздвигли цитадель над легендарным Колодцем Вири, огромной шахтой, пронзавшей Обитель до самого дна. Ногараль, назвали они свою новую твердыню — «Высокий Круг».

Их собратья по колдовскому ремеслу насмехались над ними, издевательски называя «грабителями могил» — оскорбление, не имеющее равных среди кондов, не говоря уж о умери, которым последние стремились во всём подражать. Несмотря на демонстративное возмущение, Мангаэкка втайне была довольна этим прозвищем, поскольку оно скрывало тот факт, что за их действиями стояли амбиции, гораздо более тёмные и нечестивые.

В действительности, Вири была не более чем блестящей обманкой, ложной могилой, скрывающей истинную, лишь предлогом для ухода Мангаэкки из Сауглиша, не говоря уж о том, что это позволяло объяснить бесконечный поток рабов, материалов и снабжения, отправляемый ими на север. Вопреки своей необъятности, Ногараль была лишь уловкой, способом под видом разграбления Вири обрести сокровища  Инку-Холойнаса, самого Ковчега Небесного.

После того, как Ногараль оказалась разрушенной, притворяться далее не было смысла и заменившая Мангаэкку опухоль на теле Мира — Нечестивый Консульт Шеонанры, Кетъингиры и Ауранга  явил себя тем, кого намеревался уничтожить. И Вири вновь исчез в тени, снова став интересен лишь немногим ученым, могила, знаменующая новую потерю невинности — на сей раз невинности людского племени  —  и возрождение предвечного ужаса, Мин-Уройкаса, или как стали называть его Высокие норсираи, Голготтерата.

Но в том же месте, в котором алчное желание обрести сокровища Ковчега заставило людей восстановить Вири впервые, как подлог и притворство, там же страх и ненависть к Ковчегу заставили их восстановить её вновь, на сей раз как бастион. После продолжавшихся веками, то затихавших, то вспыхивавших вновь, войн  между Голготтератом и Высокими норсираями, Анасуримбор Нанор-Михус, Верховный король Аорсии , заложил основания Даглиаш или Щитовой Твердыни, крепости, чья слава была столь безгранична, что стёрла позор и бесчестье Вири из переменчивой человеческой истории.

Как писал безымянный кельмариадский поэт:

    Утверждённый поверх несчастия, высеченный из обмана,

    Занятый гарнизоном из упования и надежды,

    Наш Щит от Легионов Умирающего Солнца,

    Молитесь ей, нашей крепости, нашему Дому Тысяч ,

    Заклинайте её, как любого другого святого кумира!

    Ведь её чудеса суть сочтенные жизни наших детей.

Но ни один из Богов никогда не был настолько щедр или надёжен, как Даглиаш. Веками эта твердыня была единственным бастионом человечества , одиноким маяком , чьё яростное сияние рассеивало и гнало прочь кошмарную тьму Голготтерата.  Норсираи древности называли Даглиаш многими именами: Упрямица, Необоримая и даже Фиалка —  из-за ярких цветов, постоянно выраставших прямо на могучих стенах. Побережье, примыкавшее к горе Антарег, было усеяно крошевом из костей вместо песка, столь неисчислимыми были тела, разбившиеся о скалы. Снова и снова Консульт посылал легионы своих отродий на штурм крепости. Снова и снова их отбрасывали назад. По мере того, как бесчестие Вири истиралось из людской памяти, Даглиаш становилась символом человеческой ярости и решимости, её гордое имя звучало на рисовых полях и в горных долинах, в храмовых процессиях и бурлящих гаванях по всей Эарве.

И весть о падении Даглиаш широко разнеслась по дворам владык Мехтсонка, Иотии и Шира. Смуглые короли требовали тишины и внимали горестным известиям. И каким-то образом они поняли, эти жестокие и безыскусные люди, поняли то, чего понять не должны были, ибо тщеславие склонно умалять угрозу, исходящую от врагов столь отдалённых. Но каким-то образом они осознали, что ныне пали давным-давно осаждённые Врата не Аорсии, но Врата самого человечества. И хотя они ничего ещё не знали о Не-Боге по их коже побежали мурашки, ибо его всесокрушающая тень уже простерлась на Мир и коснулась их сердец.

У экзальт-генерала потекли слюнки от запаха палёной ягнятины.

Келлхус опустил плот на покрытые пятнами лишайников камни и, пошатываясь, дружинники Саубона попрыгали вниз с бревенчатой платформы, исполненные неверия…также как и сам Саубон. Ведьмы штурмовали укрепления в манере чересчур методичной, чтобы её можно было описать как яростную…и тем более яростной она представлялась. Выстроившись длинной шеренгой, они атаковали выщербленную каменную кладку циклопических стен, каждая взяв на себя участок примерно в пятьдесят локтей и выжигая валы с бастионами раскаленными добела дугами и рассекающими плоть и твердь линиями. Ничто, способное им воспрепятствовать, не уцелело на курящихся дымами башнях и стенах, и они просто переступили через них, чтобы излить, уже внутри крепости, свой всеистребляющий свет.