Магистериум морум (СИ)

Борн тоже покосился на Фабиуса, похоже, он думал в этот момент о том же самом. Магистр натянуто усмехнулся:

– Давай уж откормим его сначала, больно исхудал…

– Я бы даже сказал: сначала поговорим с ним. Я устал гоняться за тенью его сознания, устал жить его запахами… – Борн остановился, провёл ладонью по окаменевшей твари-браслету на запястье. – Я сам сейчас, как мой Локки.

Фабиус окинул взглядом его изодранную одежду, опознавая в ней свою, хмыкнул:

– Нам бы с тобой в баньку, а? И рябиновой? Или имбирного кваску?

– В баньку? А что это такое? – оживился Борн, уже вполне доверявший Фабиусу, если речь касалась человеческих развлечений.

– А это такой ма-аленький домик с горячей-горячей печкой-каменкой…

– О! – воскликнул инкуб. – Можешь не продолжать, я согласен! Если бы ты знал, как я промёрз!

– Баню я тебе обещаю сегодня же вечером!

– Это тоже традиция – ожидать вечера?

– Ну а ты как думал!

И они продолжили бы эту лёгкую, почти куртуазную беседу, но магистр Грабус, поддерживаемый чернобородым Тогусом, доковылял до них, наконец.

Но только он вскинул петушиную голову, словно бы намереваясь клюнуть Фабиуса, как демон, оборвав совершенно разлохматившийся манжет рубашки, обернулся и поинтересовался в лоб:

– Извиняться пожаловали, магистры? А то – подумайте на досуге, кто даст вам сегодня еду и ночлег!

Потом демон кивнул Фабиусу, и они пошли к мосту пешком, разминулись с повозкой, и на остров попали гораздо быстрее магистров, которые долго грузились, не понимая, как им рассесться по чину в простецком крестьянском возке. Впрочем, если бы Борн не оглянулся, может быть, и кобыла не задичилась бы, и конюх не провозился бы с ней так долго.

На острове Борн стал похож на молодую охотничью собаку, он вертелся, хватал открытым ртом воздух. Фабиус уговорил его переодеться, чтобы не пугать ребёнка, а увидев, что кожа инкуба вся в ранках и ссадинах, послал прачку за чистым полотном и помог обтереться хорошей водкой.

– Ничего, – приговаривал он, – после бани станешь как новенький!

Борн делал вид, что верит.

Наконец, они вышли от прачек, и Борн повёл Фабиуса туда, куда давно звал его запах. К удивлению магистра это оказалась жилище кухарки – большая комната за кухней, где она вековала одна, смирившись с тем, что сыновья выросли и завели свои семьи в Лимсе.

Борн стукнул чуть-чуть и тут же вошёл. Кухарка вскрикнула, кинулась навстречу, раскорячиваясь посередь комнаты и закрывая кого-то обширными телесами.

– Иди-ка ты лучше... э-э… блинков нам… – пробормотал Фабиус, отстраняя женщину и шагая вперёд, к деревянной лавке у окна.

Шагнув, он встал и открыл рот, словно рыба. Что он мог сказать теперь… сыну? Каким именем назвать?

Юноша сидел на лавке, покрытой плотно вязанным шерстяным одеялом. Он ласкал тонкими пальцами эфес дорогого кинжала. Такого магистр раньше не видел в своём доме. Лезвие было покрыто редким хитрым узором. Это был явно старинный кинжал, наточенный и приведённый в порядок.

– Как ты зовёшь себя? – спросил Борн, и мальчик вскочил.

И тут у Фабиуса внутри тоже всё встало колом. Ведь это из-за меленького мерзавца они с инкубом перетерпели сейчас больше смерти! Мир чуть не погиб, а он сидит себе тут, в каморке кухарки… Кухаркин сын!

Фабиус ощутил, что рука его сама нашаривает прут, а воображение усиленно пытается создать сие орудие возмездия.

– Ну, инкуба ты вызвал по глупости! – взревел он. – А фурию? Фурию-то зачем?!

– А ты думаешь, мне было легко здесь такому? – прошептал юноша, делая полшага к окну, чтобы оказаться зажатым между лавкой и подоконником. – Легко быть себе палачом и жертвой? Так делает каждый, но каждому ли дано увидеть, ощутить, понять?

– Черти попросили его, – с усмешкой подсказал Борн. – Он не сразу и понял, что натворил. Но натворив, попытался защитить хотя бы остров, чем оскорбил Алекто до глубины естества. Она не обвинила его, лишь потому, что мечтает отомстить сама.

– Я знал, что мозгов у него меньше, чему у чертей! – рявкнул Фабиус.

– Ему было тогда непросто. Нужно быть очень плохим парнем и очень хорошим демоном, чтобы удержаться между двух невозможных, – мягко сказал Борн и положил Фабиусу на плечо тяжёлую горячую руку. – И стать… кем? Кто ты?

– Мне ли знать это? – усмехнулся мальчик. – Но я не человек, и не демон. Иначе ты не стоял бы здесь рядом со мной. А был бы трупом или стоял рядом с трупом! Убирайся! Я – не твой сын. Я не…

Он заплакал. И внешне – это были человеческие слёзы.

– Ну что ж… – сказал Борн, оттаскивая слегка Фабиуса. – Он плачет, значит, совесть у него имеется.

– Я ему сейчас покажу – совесть! Я его…

– И что нам это всем даст? – удивился Борн. – Какой-то новый опыт, кроме того, что и человеку, и сущему больно, когда ему делают больно?

Магистр заморгал, не понимая смысла фразы.

– Опыт? Какой тут опыт? – проворчал он в недоумении. – Вот выдеру – будет у него опыт!

Борн засмеялся и схватил Фабиуса за плечо.

– Пойдём-ка сначала запишем это!

– Куда?

– В амбарную книгу, конечно! – он говорил, тащил мага к дверям и смеялся.

– Да куда ты тянешь меня? – отбивался Фабиус.

– Спасаю от конфуза!

– Да почему! – Фабиус вывернулся и остановился, уставившись на мальчика, вжавшегося в угол между окном и лавкой.

На мальчика?

– Аро хорошо знал теорию, – усмехнулся Борн, вытирая слёзы. – Инкуб может только брать. Юноша нарушил естественное. И вызвал невозможное. Он не наш сын: не твой и не мой. Он – наша дочь!

– ? – маг хватанул воздуха и не мог его выдохнуть.

Борн посмотрел в бледное лицо Фабиуса и хмыкнул:

– Ну а теперь – попробуй-ка его выдрать! Вот визгу-то будет!

И он пошёл прочь. Но у порога Фабиус, кое-как отдышавшись, догнал его.

– А что же теперь делать? – спросил он шёпотом, склоняясь к уху демона.

– Ты же обещал блины, а потом баню? А потом будем пить рябиновую.

– А как же... э-э... Она?

– Как-нибудь утрясётся.

– Может, зря ты прогнал Тиллит?

– Ещё чего! Это не та баба, что нужна ребёнку. Твоя кухарка нравится мне гораздо больше.

– Ну, это ты не видел её лет двадцать назад!

– Так она и сейчас не мегера. Тиллит – едва за триста, а она уже...

– Триста?!

Во дворе они опять столкнулись с возком.

Магистр Тогус спрыгнул из него и бросился к Фабиусу:

– Магистр Грабус желают…

Но Борн тут же возник на его пути, прикрывая бегство Фабиуса, и, стоило тому скрыться во дворе летней кухни, исчез сам.

В кухне было холодновато, и они подбросили дров. Кухарка внесла первую партию горячущих блинов. Магистр Фабиус сам разлил вино, не самое лучшее, что у него имелось, но надо же было с чего-то начать.

– Думаешь, мы справимся? – спросил он, глядя как Борн пробует первый в своей жизни блин. – А как же души? Ты же не сможешь питаться только блинами?

– Мне хватит врагов, я полагаю, – Борн прожевал и кивнул, одобряя блины. – Где женщины – там и враги.

– Мы справимся! – Фабиус с остервенением набросился на еду. Ему казалось, что он не ел целую вечность. – А вот что делать с магистрами… – пробурчал он с набитым ртом.

– А ты пригрози, что я их сожру? – предложил Борн и снова рассмеялся. Глаза его блестели.

– Знаешь, – признался Фабиус. – У меня сроду не выходило с девицами. – Нет, я любил и горел, но только одна смогла понять меня и дать мне тепло. Настоящее тепло. Это она похоронена в остове башни.

– Она простила тебя, маг. Иначе башня не устояла бы.

– Ты уверен? – нахмурился маг.

– А чего мне уверяться? Глянь в окно – вон она, лишь покосилась слегка. Да и врёшь ты насчёт настоящего тепла.

– Я – вру? – вскинулся магистр.

– Ну, не врёшь, так слепой. Ты – подливай. Чую, судьба нам поможет управиться и с девчонкой.

– Судьба… Я всю жизнь жил как-то поперёк…