Книга магов (антология)

— Послышались его затихающие шаги, потом ты сказала: мы еще успеем догнать его. Я схватил тебя за плечи к крепко прижал к себе: молчи, молчи…

— А я сказала: неужели ты ничего не понял? Так уходят востребователи, он потерял интерес к нам, мы снова оказались ни при чем… Ты пытался образумить меня: теперь никто не разлучит нас, это главное, пойми, никто и никогда, ни: кто нам не нужен, мы остаемся…

— Ты медленно сняла с себя очки: с чем остаемся? с этим? Он не сразу осмелился взглянуть на нее — без затемненных стекол, глаза в глаза. Когда же их взоры соприкоснулись, он увидел блеклую, выцветшую поверхность крашеной фанеры, густо забранную узором трещин… Вот что оставляют после себя челомбеи. Или востребователи?

Он отбросил солнцезащитные очки в сторону и, не щурясь, посмотрел на солнце. Беспросветная бездна открылась ему…

Время спустя залетный востребователь споткнется о кусок обгоревшей фанеры, подберет поблизости оплавленные очки и вдруг потеряется в догадках: неужели и этот материал подвержен феномену самовозгорания? С чего бы вдруг?

Невероятно. Непостижимо. Нонсенс…

Вечерние рандеву

Урок подходил к концу. Напоследок умная стерва сказала детям то, что всегда говорила напоследок. Она сказала:

— Можете не напрягать свои извилины, бесполезно напрягать то, чего нет. Вы все — фанерные болваны. Со временем многих покоробит, вы рассохнетесь, расслоитесь, превратитесь в мусор. Сотворили вас для того, чтобы вы беспрекословно подчинялись тем, кто вас сотворил, и все вы пребудете послушными никчемными идиотами только потому, что именно для этого вас и сотворили. Ну-с, кому что непонятно?

Дети безмолвно внимали словам учительницы. Вообще она умела держать аудиторию, и уроки проходили в идеальной, гробовой тишине. Умная стерва любила свой класс, и класс, по всем признакам, обожал свою классную даму.

Она была необыкновенно умна и ничего не скрывала от учеников, валила правду-матку прямо на их фанерные головы. Некоторые из этих голов не выдерживали, другие держались дольше — об этом учительница тоже любила поговорить, и говорила с удовольствием, сверкая темными зрачками и потирая руки. Среди урока она подходила к щуплой девочке с косичками, гладила ее по голове: жемчужина моя, у тебя на лбу появилась трещинка, уж не считаешь ли ты, что эта траншея украшает твой фанерный лоб? Девочка понимала, что виновата, а трещина с каждым днем становилась все выразительней. Скоро у тебя голова расколется, прелесть моя, трак — на две половинки, на том и кончится твое безоблачное детство, неужели твои родители ничего не видят? — не дожидаясь ответа, умная стерва красочно повествовала учащимся о том, что иные родители — хуже фанерных, и самые страшные трещины язвят сперва сознание человека, а те, что проявляются на поверхности, — это уже следствие причины. Любой родитель был бы только рад избавиться от вас, вы для них — обуза непотребная, вот и делайте выводы. Любите своих папочек и мамочек, подыгрывайте им, гордитесь ими — пока они вас не отволокли на помойку!..

Прозвенел звонок. Умная стерва собственноручно отворила дверь, сказала презрительно:

— Живо разбирайте своих вундердаунов. Они у меня уже в печенках сидят.

Родители заходили в классную комнату, лавировали среди парт, узнавали своих отпрысков, забирали их домой. Уносили, кому как было сподручнее, — кто нес под мышкой, кто грубо волок, а сквалыга — тот приходил с заплечными ремнями на голом теле и уносил свою деточку на спине.

— Как он (она) сегодня? — спрашивали учительницу.

— Да ничего хорошего, — отвечала умная стерва.

— Вы с ним (с нею) построже! — следовала просьбица.

— Мы с вами находимся не в исправительной колонии. Это школа. Строгости здесь регламентированы. И больше не просите от меня того, чего я дать никак не могу.

— Очень жаль, что строгости регламентированы.

— Уж это как вам угодно.

Классная комната пустела. Вскоре за партой оставался единственный ученик, рябой неряшливый паршивец, которого забирали поочередно то хитрая бестия, то мрачный обольститель. И всегда запаздывали. Когда являлся обольститель, учительница не бранилась, не стервенела, а испытывала сладостную истому и насилу сдерживала себя, чтобы не кинуться такому мрачному, но такому обольстительному мужчине на шею и там, на шее у него, повиснуть навечно, а на все остальное — плевать с пожарной колокольни. А это, как бы там ни было, — самое высокое строение в городе!

Но пришла она, не он. Хитрая бестия, хитрее не бывает.

— Сегодня у вас такая миленькая прическа! — улыбнулась она, заплывая в класс.

— Вы тоже сохранились на удивление! — не осталась в долгу стервоза, которую не зря называли умной, ибо она при любых обстоятельствах была себе на уме и могла бы дать фору всякому, кто отважился бы умничать, целясь в ее сторону.

Бестия подплыла к ней, и они расцеловались совсем по-родственному. Была у хитрой бестии такая отвратительная привычка — лобызаться с кем попало. И губы у нее были влажными и холодными, как у жабы болотной.

Не скрывая отвращения, умная стерва сплюнула.

— Мальчик уже осоловел, дожидаясь вас.

— Да ничего ему не сделается, — отмахнулась бестия, покачивая бедрами.

— Вы его совсем запустили. На кого он похож? Пятна на щеках, одежда смазанная.

— Он попал под дождь.

— Придумайте что-нибудь более правдоподобное.

— Чем же вас дождь не устраивает?

— Решили уверить меня в том, что имеете доступ в северные районы города?.. Впрочем, даже это не причина. К внешнему виду учащихся предъявляются определенные требования. Скоро его перестанут пускать на порог школы… Сами таскаетесь черт знает где — и ребенка туда же.

— Я же сказала: он был под дождем, промок и все такое.

И не ваше собачье дело, где мы выгуливаем ребенка после жутких занятий в вашей гадской школе.

— Хороша родительская забота! Вы, милочка, помолчали бы про нашу гадскую школу, а то как бы не случилось так, что ваш оболтус вовсе без образования останется.

— Ишь, образованная выискалась! Будто меня кто-то спрашивал — хочу я детей или нет! Своих заведи, поглядим на академиков без сучка и задоринки!

— Интересно, где были твои мозги, когда ты этим занималась?

— Ты хоть представляешь, о чем говоришь? С какой стороны у мужика хобот свисает — представляешь?

— Бестия!

— Сама ты стерва! Глаз на моего положила… или нам, шибко образованным, сразу самого востребователя подавай? Уж он тебя приголубит-обласкает, кошка драная! Педагог — согнула рог… Что?

— Что «что»? Мамаша — подгорела каша…

И обе, притомясь, утихли на время.

— А ведь наверняка востребователь наш — уродец. Как думаешь? — спросила хитрая бестия потухшим голосом.

— Шастал такой слушок. — Умная стерва покопалась в сумочке, достала сигареты. — На самом деле этого никто не знает. А если и знают — не выдадут. Конкуренция кому нужна? Каждый норовит подстеречь и подставиться попригляднее, а там хоть трава не расти.

— Она и не растет.

— Бывай, подруга.

— И тебе не рассыпаться.

В школьном дворе томился ожиданием мрачный обольститель. Завидев учительницу, он приосанился, сверкнул левым глазом — правый отчего-то побаливал, чесался. Умная стерва чуть замедлила шаг: какой же он все-таки мрачный! И такой обольстительный…

— Вечер добрый, — бархатистым баритоном пророкотал он, изготовясь тут же подхватить учительницу, сбитую с ног волной обольщения.

— Что уставился, говнюк? — отвечала она, попыхивая сигареткой.

И миновала обольстителя довольно-таки ровной поступью. «Стерва!» — подумал он, провожая ее взглядом мрачнее обычного. Но умна же, дьяволица! В шахматы с ней, что ли, сыгрануть?

Хитрая бестия вышла на порожек школы, имея при себе бумажный рулон внушительных размеров. Стало ясно, что отпрыск и сегодня заночует в классе, что-то вроде дополнительных занятий, продленка. Бестия сунула рулон обольстителю, который принял поклажу беспрекословно, обеими руками прижав к груди. По улочке они перемещались быстро, мрачный обольститель едва поспевал за супругой.