Тысяча и один призрак

которых был Костаки, все это, повторяю, было ужасно и величественно.

Наконец, Смеранда прикоснулась губами ко лбу своего сына, встала, отбросила растрепавшиеся седые волосы и проговорила:

— Грегориска.

Грегориска вздрогнул, покачал головой и, очнувшись от оцепенения, ответил:

— Что, моя мать?

— Идите, мой сын, и выслушайте, что я скажу.

Грегориска вздрогнул, но повиновался.

По мере того как он приближался к телу, кровь все более обильная и более алая, сочилась из раны. К счастью, Смеранда не смотрела в эту сторону, потому что если бы она видела эту кровь, ей уже нечего было бы разыскивать убийцу.

— Грегориска, — сказала она, — я знаю, что Костаки и ты не любили друг друга. Я хорошо знаю, что ты по отцу Вайвади, а он по отцу Копроли, но по матери вы оба из рода Бранкован. Я знаю, что ты человек, воспитанный в городах Запада, а он — дитя восточных гор, но, в конце концов, вы родились из одной утробы, и вы оба братья. И вот, Грегориска, я хочу знать, неужели же мы схороним моего сына около его отца, не произнеся клятвы? Я хочу знать, могу ли я, как женщина, тихо оплакивать его, положившись на вас, как на мужчину, что вы воздадите должное возмездие убийце?

— Назовите мне, сударыня, убийцу моего брата и приказывайте. Клянусь вам, что раньше чем через час он умрет.

— Поклянитесь же, Грегориска, под страхом моего проклятия, слышите, мой сын? Поклянитесь, что убийца умрет, что вы не оставите камня на камне в его доме, что его мать, его дети, его братья, его жена или его невеста — все погибнут от вашей руки. Поклянитесь и, произнося клятву, призывайте на себя небесный гнев, если вы нарушите ее. Если вы не сдержите этого обета, пусть вас постигнет нищета, пусть отрекутся от вас друзья, пусть проклянет вас ваша мать!

Грегориска протянул руку над трупом.

— Клянусь, убийца умрет! — сказал он.

Когда произнесена была эта страшная клятва, истинный смысл которой был понятен, быть может, только мне и мертвецу, я увидела, или мне показалось, что я вижу, страшное чудо.

Глаза трупа открылись и уставились на меня пристальнее, чем когда-либо при жизни, и я почувствовала, что они пронизывают меня насквозь и жгут, как раскаленное железо.

Это было уже свыше моих сил, я лишилась чувств.

Глава пятнадцатая. МОНАСТЫРЬ ГАНГО

Когда я очнулась, то увидела себя в своей комнате. Я лежала на кровати, одна из двух женщин бодрствовала около меня.

Я спросила, где Смеранда, мне ответили, что она у тела своего сына.

Я спросила, где Грегориска, мне ответили, что он в монастыре Ганго.

О побеге уже не было речи. Разве Костаки не умер?

О браке тоже не могло быть и речи. Разве я могла выйти замуж за братоубийцу?

Три дня и три ночи прошли, таким образом, среди странных грез. Бодрствовала ли я, спала ли, меня никогда не оставлял взгляд этих двух жгучих глаз на этом мертвом лице. Это было страшное видение.

На третий день должны были совершиться похороны Костаки.

В этот день утром мне принесли от Смеранды полный вдовий костюм.