Зверь Лютый. Книга 19. Расстрижонка (СИ)

Его сын Юрий, мальчишка ещё, оставить не на кого. Не дай бог братец Калауз доберётся до ребёнка - придавит сразу. Вот и приходиться таскать с собой.

Малёк крутит головой, крутится сам, ловит взрослые разговоры. Живенько так. Будущий князь Муромский, Живчик.

А вокруг толпа народа. Важный боярин из северских ближников Свояка - Пётр Ильич. Это он мне кто теперь будет? Будущий муж оттрахнутой батюшкой малолетней сестры будущей жены - свояк?

Непрерывной зудёж свитских:

-- Андрюшка-то? Да бестолочь! До седых волос дожил, а - ни семьи, ни удела... Долгорукий и не даёт места - мозгов-то нет. Может, что и смолоду было, да саблями всё повыбило.

-- А чё ж он с молодой-то делать будет?

-- Дык известно чё, как ему и обычно: взнуздает, оседлает и аля-улю по опочивальне в атаку. Гы-гы-гы...

В лицо ему - такое сказать никто не посмеет. А вот в толпе, за спиной...

И вот...

"Вывели ему,

Ой, вывели ему,

Ой, вывели ему

Свет Степановну.

Это вот твоё,

Ой, это вот твоё

Ой, это вот твоё.

Твоё суженоё...".

Невеста. Жгучая плеть позора.

Живое воплощение собственного стыда, унижения.

-- Ты, Андрюшка - псих бешеный. Тебе и этой - много. Ну, да уж ладно, забьёшь до смерти - не велика потеря. Из воровской семьи воровка.

Какой нормальный человек может полюбить плеть, которой его хлещут? Палку, которой его бьют, собственные кандалы, пятно грязи на одежде...

Андрей никогда не был нормальным.

Да любой-всякий-каждый мужик такую "прикрасу на шею" мордовал бы с утра до ночи и с ночи до утра! Через год - вдовец, при желании - вторая попытка.

Андрей - не каждый.

Он - знает. Знает - чего ждёт от него всё "прогрессивное человечество" святорусского розлива. Как они все будут чесать языками, передавать или придумывать слухи и сплетни, перемывать косточки, изобретать гадости о подробностях его семейной жизни...

Хрен вам. Я - не ребёнок. Вы всю жизнь меня гнали, язвили и гнобили. Вы все. Рюриковичи и не-рюриковичи. Вы - научили. Научили стойкости не только среди врагов, но и среди своих. Свои - язвят сильнее. В бой на ворога без доспеха на теле - не ходят. А уж тем более не ходят без доспеха на душе - среди своих. Время было, годы мои не детские - вырос и на душе панцирь. Так что - хрен вам всем. Дважды. С кисточкой.

Тотальное "отрицалово", свойственное Андрею, выросшее из несоответствия его личных свойств и его места (третьего сына) в этом феодальном обществе, в "Святой Руси", заставляет изначально, априорно, назло всем, изменить отношение к навязанной ему жене, к этой девочке. К дочери "отброса", которого даже его законный князь судить побрезговал.

"Влюбиться назло всем"? - Бывает.

Он ещё не видит её, но уже обещает себе не обижать, защищать, "чтоб у неё всё было", "чтоб ей все завидовали", "чтоб ни одна сука из этих... пасть свою гадскую на неё...". И он, тридцатишестилетний мужчина, умудрённый опытом... Да ещё таким, какой мало у кого в этом мире есть, начинает интересоваться этой четырнадцатилетней девочкой, которая дальше десяти вёрст от Кучкова никогда не бывала.

Пытается найти, разглядеть в ней не "жгучую плеть позора", а... что-то хорошее, достойное. Его самого - возвышающее.

А она так... ничего. Не уродина. Могли ведь и крокодила под венец привести. Беленькая. Глазастая. Наплаканная. Может - от свадьбы. Бабы так хотят замуж, а перед свадьбой всегда плачут. Хотя... может и по отцу убивается. Тощенькая. Ничего - откормим. Коней - овсом. А - баб? У служанок спрошу. Зубки... ничего. Целые, беленькие. Возраст, правда... ах, да, привычка. Четырнадцать - это для коня много... Тут у неё... Блин! Под этими тряпками не видать, а пощупать - только после свадьбы. Задница... - узкая. Ничего, родит - располнеет.

Родит?! Она - родит - ему... Офигеть! Жизнь, почитай, прошла, много чего видал, а вот... Как-то до сих пор...

Да его сверстники через одного уже дедушки! Уже внуками хвастают! Уже сговариваются: кого на ком женить будут. А он... первый раз. Не в смысле постели! Этим-то он обижен никогда не был. Первый раз - жена... Не, там, бабёнка, подстилка, лахудра... На войне-то... определённый тип женщин присутствует. А - жена! Перед богом и людьми. С венчанием, с вождением вокруг аналоя, с клятвами... Это не в походном лагере: поймал, задрал, поимел. Или, если деньги есть - ещё и заплатил. Это - на всю жизнь. "До гробовой доски". Вот это? Тощенькое, беленькое... трясущееся от страха. От вида катящейся с плахи головы её отца - вчера, от вида брачного ложа - сегодня.

Она потрясла его. Своей абсолютной беззащитностью. Несоизмеримостью сил, власти, опыта его и её. Своей отзывчивостью. На его ласки - неуклюжие ласки старого кавалериста. Для которого выражение добрых чувств - похлопать потного боевого жеребца по крупу:

-- Славно мы их сегодня... в капусту.

Своей смелостью.

-- Он же бешеный! Он же тебя как веточку поломает да наизнанку вывернет. Просто забавы для!

Андрей - воин. Из лучших мечников "Святой Руси". Он просто физически сильный человек. Другие в массовой конной рубке не выживают. Он, реально, может сломать ей шею одной левой. А хребет - одной правой. Или разорвать на пополам. Не конями - руками.

Но он не делает этого. Он её бережёт. Он - осторожен.

-- Дуры вы все! Он не бешеный, он... он ласковый!

Он уходит в поход. Голядь Угрянскую они там режут. Снова марши. Комарьё, дерьмо, едучий дым костров, резкий запах конского пота, сладковатый запах падали, скотской и человеческой, какое-то походное бабьё... Он сравнивает. И хочет домой. К своей. К законной. К единственной.

Возвращение - и новая потрясение: как она изменилась! Плачет, болезненно охает, кривится, круги под глазами... Не отталкивает, не отшатывается с ужасом и ненавистью к нему, к причине таких изменений. Наоборот, неуверенно, надеясь, пытается прижаться, ищет у него защиту. А он... А как?! Он владеет шестью вариантами клинковой защиты, но вот тут...

А вечером тихонько ему на ухо:

-- Бабка одна приходила, смотрела... Говорит: мальчик будет. Сын.

Детское ещё почти, встревоженно-взволнованное лицо: доволен ли? Рад ли?

У меня будет сын? У меня?! Сын... Как это?! Вот - не было. А вот - будет. Откуда?! Нет, я понимаю откуда дети берутся. Но - мой! Наследник. Продолжатель. Перед Господом за меня свидетель. Человечек. Человек. Новый, невиданный. Не существовавший. Это - чудо. Чудо творения. Я - Творец?! Дар божий. Даваемый мне через неё. В ней. В этой затихшей, угревшейся под боком, девочке.

Цитированное выше чудо из числа чудес сотворённых Владимирской иконой Божьей Матери, о воде, облегчившей роды молоденькой княгини, свидетельствует не только о чудесах почитаемой святыни, но и о стремлении князя Андрея, даже и при исполнении церковных обрядов, помнить и заботится о роженице, об облегчении её мучений, теми средствами, пусть и необычными, которые ему доступны.

Брак, рождение детей, семейный образ жизни, столь контрастный с привычным бивачным, меняли Андрея. Не отсюда ли, частично, его нежелание оставаться на Юге. "Уйдём на север до холодов" - повторяет он отцу. Кстати, их взаимоотношения становятся мягче. Андрей не только возражает отцу, но и появляется навык уговорить, убедить в своей правоте. Что приводит в бешенство старшего сына - Ростислава (Торца):

-- А наш-то Китай - не только саблей махать горазд.

Люди взрослеют не годами - годами они стареют. Люди взрослеют событиями. Испытаниями, которые им удалось пережить. Ответственностью, которая обрушивается на них. И которую они оказываются в состоянии снести.

"Господь не посылает человеку креста, который тот не может снести" - об этом?

Андрей, став мужем и отцом - взрослеет. На грани своего сорокалетия, когда нормальные здешние мужчины уже в гроб ложатся, получает новый, огромный, потрясающий опыт - опыт главы семейства. Обнаруживает, что отвечать за полк готовых разбежаться в любой момент кипчаков, за прорыв строя вражеских ратников, за сотню молодых здоровых гридней - это не вся ответственность, какая бывает в жизни.