Магистериум морум (СИ)

– Но как это – везде?

– Везде, маг. Куда бы я ни пошёл из Ада, телом ли, или только сознанием, везде я найду наверху землю. Не всегда там есть люди и города. Я видел много совсем диких или пустынных мест. А где-то на многие и многие дни пути – только горько-солёная, как твой пот, вода.

– Подожди... – перебил магистр. – Значит, Ад – внутри земли? Но тогда... Тогда получается... Получается, что мир наш – круглый? А вокруг него… Да, всё верно: вокруг него светило и луны... Значит, я был прав! Но как такое могло случиться с сущим?

– А мир вообще удивителен.

– Но ведь в книгах написано, что мир плоский!

– В каких книгах? – удивился Борн. – Я много чего читал… Ты опять проверяешь меня, маг? Не надоело?

Фабиус так и оторопел. Значит, демон прозрел все его коварные вопросы?

– Для этого не надо было читать мыслей, – усмехнулся Борн. – Видел бы ты своё лицо…

Фабиус озадаченно забрал бороду в горсть: выходит, и он не умел врать, если дело касалось личного блага?

– Давай-ка лучше споём? – предложил демон, безмерно удивив такой просьбой мага. – Песню ты всё какую-то раньше пел у себя в уме? Что-то про вишню?

– Про вишню?

Магистр едва глазами не хлопал: неужто демоны, напившись как следует, тоже ощущают потребность подрать горло? Вот так магия у вина!

Он подумал, откашлялся и затянул ломко и неуверенно:

– Вишня белая с ветром спорила...

Борн покачал головой.

– Не эта, но тоже про вишню и ветер.

– Оно и понятно, ветер – главный её враг. Стоит она такая белая… – магистру вдруг захотелось плакать. – Будто невеста…

И тут он вспомнил сначала жену, потом песню, и завёл тихо-тихо:

– Отцвела с морозу вишня. Полетели….

– Лепестки её, как перья белой цапли… – так же тихо подхватил Борн неожиданно приятным баритоном.

Второй куплет они уже пели громче, весьма довольные, что голоса их хорошо ложатся вместе.

Солнце встало, но осталось

Много ветра.

Ветра чёрного, что ветви гнёт и стонет.

И во всём краю одна стояла вишня,

И смотрела, как свет вешний в мари тонет.

Что стоишь ты тихо, вишня,

Что не плачешь?

Иль не веришь, что понятны ветру слёзы?

Мрак унёс все наши лучше надежды,

Лишь белеют на ветвях твоих плерезы.

– Плерезы? – удивился Борн, когда песня утекла, а водка потекла в стопки.

– Это старое слово. Верно, речь – о белых траурных нашивках, что делают ещё кое-где на рукава, – предположил маг. – Это очень, очень старая песня. Уже и слова её кажутся странными.

– Что значит – старая? – демон нахмурился.

– Время идёт, язык изменяется. Я даже не знаю, о чём это. Что за чёрный ветер, о котором пела мать? Всё забывается: слова, образы…

– Вы забываете старые слова? – Борн даже привстал.

– Конечно. В библиотеке Магистериума большую часть книг уже давно никто не может прочесть. Есть лишь апокрифы – списки мнений древних авторов. Но и они уже малочитаемы.

– Вот как? – демон выглядел потрясённым. – Для меня нет большой разницы в вашем языке. Но это значит, что ты и не читал ничего, о чём писали даже пару сотен лет назад? Не мог?

– Ну, почему – ничего? Магистерское образование хранит единый язык. Его создали такие же маги, как я, чтобы не растерять остатки знаний. Книги, написанные после эдикта о едином языке письма – я читаю легко. Однако и эдикту уже более трехсот лет. И уже часто случается так, что образованные люди говорят совсем иначе, чем чёрные. Из старого мы помним только песни. Вот, как эту. И мама её любила, и Райана…

Фабиус помотал тяжёлой головой и поднял почти пустую бутыль. И увидел там, внутри неё, свою жену. Её белое горло сжимал он теперь в своей руке.

– Водка кончается, – выдавил маг и неловко опустил бутыль на пол.

– Ты же говорил, у тебя есть ещё одна, трёхлетняя? – подсказал демон.

Трёхлетняя оказалась выше всяких похвал, но образ Райаны и она не смогла затуманить.

Райана не стала бы терпеть пьянство Фабиуса. Она и вина-то не пила. Удивительно цельная, добрая, заботливая. Она сразу же разобралась в домовых книгах, взяла на себя руководство хозяйством. Она позволила ему погрузиться в науки, но она же занимала мысли магистра во время его ночных бдений.

Часто он откладывал зелья, тушил огонь в камине и шёл к ней. Будил, но она никогда не прогоняла его, немытого, пахнущего дымом и душными острыми травами. Всю любовь к ней маг вложил в Дамиена. Терпел его ночной плач, оставаясь с дитём вместо кормилицы, умывал, учил сидеть на коне... За что же?..

– Когда дело касается собственных детей, даже самые умные люди становятся редкими идиотами, – пробормотал магистр.

– Демоны тоже…. – откликнулся Борн.

Он видел, что Фабиус ушёл глубоко в себя, и перебирал не спеша угли в очаге, разглядывая их, словно невиданную ценность.

– Я не тому учил его… – покачал головой магистр.

– Чтобы браться учить кого-то, нужно самому быть достаточно глупым, – невесело усмехнулся Борн. – Мир непознаваем. Он новый, как новый каждый рассвет. В нём есть закономерное, но больше такого, что течёт. И в понимании его любой ребёнок обгоняет родителей.

– Как это? – не согласился маг, желая спорить. – Могут ли дети быть умнее родителей?

– Да вот так, – улыбнулся Борн. – Так же просто, как всё вокруг. В закономерном – ты впереди своих детей, в текучем – тебе лучше бы поучиться жизни у них.

– А в Аду учат чему-нибудь?

– Зачем? Я был глуп, поторопившись научить Аро читать и писать. Смотри, к чему это привело? Будь он мелким уродцем из лавы, разве твой сын смог бы поймать его своим заклинанием? Те, кто выживает в лаве, дики и хитры. Аро бы сумел вывернуться как-нибудь.

– Но ведь демоны не умеют лгать? – нахмурился маг, вспомнив опять про разговор с Хелом.

– Демоном ещё нужно стать, – пожал плечами Борн, прекрасно ощущая сомнения магистра. – Всякая мелочь или менее разумные адские твари, вроде тех же чертей и бесов, вполне могут нести всякую чушь, как и вы, люди. Всего-то и толку, что мы видим вас насквозь.

– Значит, демон развивается от лжи к истине?

– Истины нет. Есть невозможность лжи. Видение мира таким, какова его суть. Это просто мир. В нем нет правды и нет обмана. В нём есть жизнь, есть сила, красота, тягучесть… Но обман сидит лишь в самом глупце. Слишком самонадеянном, чтобы полагать, будто кто-то может его обмануть, кроме его самого.

– Вот тут ты и не прав! – так и подскочил Фабиус. – А коли торговец возьмёт и обсчитает тебя?!

– Значит, я обманулся дважды: выбрав сначала не продавца, а обманщика, а потом - не сумев пересчитать за ним, – пожал плечами Борн.

Фабиус задумался. Он приводил в уме другие примеры, но сам же и разоблачал их.

Выходило и в самом деле так, что обман существовал только до тех пор, пока сам человек был достаточно глуп. Для умного же…

Выходит: ни Борн, ни Хел… Оба могли не лгать ему? Они лишь видели мир так, как было им по силам? Но тогда... Тогда они с Борном просто теряют время на взаимные подозрения! А мальчик тем временем… Что он подумал, кода маг и демон не стали искать его и тянуть из своей скорлупы? Спит ли он сейчас, или страдает от страха и ожидания?

– Скажи мне, о чём я думаю! – вскинулся маг.

– Я обещал не читать твоих мыслей, – чуть двинул плечами инкуб.

Он пересыпал в ладонях угли. Борну казалось, что они смотрят на него красными глазами нерождённых демонов.

– Так ты не уважаешь меня? – нахмурился маг. – Читай, я сказал!

И демон высыпал угли в очаг. Обернулся. И прочёл.

Встал, придерживаясь за спинку кресла.

– Ты уверен, что это нужно сделать сейчас? – спросил он.

– Да сколько же можно ждать! Что я не могу в своей собственной башне подняться на верхний этаж?! Он же… Он там с ума сходит, пока мы тут напиваемся! Даже если он желает сокрыться и думает, что так будет лучше, это лишь изматывает его!