Тысяча и один призрак

ала провести спокойную ночь в ее замке.

Грегориска был прав: я страстно жаждала остаться одна. Я также поблагодарила княгиню, которая проводила меня до двери, где меня ждали те две женщины, которые раньше проводили меня в мою комнату.

Я, в свою очередь, поклонилась ей и обоим ее сыновьям и вошла в комнату, которую покинула час тому назад.

Диван превратился в кровать. Вот и вся происшедшая там перемена. Я поблагодарила женщин. Я сделала им знак, что разденусь сама; они сейчас же вышли с выражением почтения.

По-видимому, им было приказано повиноваться мне во всем.

Я осталась одна в громадной комнате. Свеча освещала только те ее части, по которым я передвигалась, не будучи в состоянии осветить всю комнату. Странная игра свечи: свет ее вытесняет свет луны, проникавший через мое окно, на котором не было занавесей.

Кроме двери, в которую я вошла с лестницы, в комнате были еще две двери; на них были два громадных засова, которыми двери запирались изнутри, и это вполне меня успокаивало.

Я подошла к двери, в которую вошла. Она, как и другие, запиралась на засов.

Я открыла окно, оно выходило на пропасть.

Я поняла, что Грегориска недаром выбрал эту комнату.

Вернувшись к дивану, я увидела на столе у изголовья маленькую сложенную записку.

Я развернула ее и прочла по-польски:

«Спите спокойно, вам нечего бояться, пока вы находитесь внутри замка.

Грегориска».

Я последовала его совету, усталость взяла верх над моими огорчениями, я легла и уснула.

Глава четырнадцатая. ДВА БРАТА

С этого момента я поселилась в замке, и с этого же момента начинается та драма, о которой я вам расскажу.

Оба брата влюбились в меня, каждый сообразно со своим характером.

Костаки, начиная со следующего дня, говорил мне, что он любит меня, объявил, что я не должна принадлежать никому другому, что скорее он убьет меня, чем уступит кому бы то ни было.

Грегориска ничего не говорил, но окружил меня заботами и вниманием. Все, что дало ему блестящее воспитание, все воспоминания о юности, проведенной при самых лучших дворах Европы, — все пущено было в ход, чтобы понравиться мне. Увы! Ему не трудно было добиться этого: при первом же звуке его голоса я почувствовала, как дорог мне этот голос; при первом же взгляде его глаз я почувствовала, что взгляд этот глубоко проник в мое сердце.

В течение трех месяцев Костаки сто раз повторял, что любит меня, а я его ненавидела; в течение трех месяцев Грегориска не промолвил мне еще ни одного слова любви, а я чувствовала, что когда он потребует, я вся буду принадлежать ему.

Костаки бросил свои набеги. Он никуда не уезжал из замка. Он назначил вместо себя какого-то лейтенанта, который время от времени являлся за приказаниями и исчезал.

Смеранда также проявляла по отношению ко мне дружеские чувства, и это меня пугало. Она, видимо, покровительствовала Костаки и ревновала меня больше, чем он. Но так как она не понимала ни по-польски, ни по-французски, а я не знала молдавского языка, то она не могла много