Край Ветров: Пироманс (СИ)

— Без понятия, — ответил я честно. — Кстати, если тебе интересно и источники молчат, спроси у него сама.

— Раз он тебе не рассказал, то мне точно ничего не расскажет, — Кей потерла шею спереди, где узкий тканевый ошейник застегивался на пуговичку.

Уныло подперев голову рукой, я заметил:

— Раз застежка тут, то вырез, скорее всего, должен был быть на спине. Вот тебе и давит.

Кей встрепенулась, будто что-то вспомнила.

— Смотри, — она продемонстрировала мне ногти на правой руке, как что-то неимоверно важное, — форма держится! Может, зря ты в рок-звезды пошел? Может, лучше было в маникюрщики-парикмахеры?

— Тебе меня не поддеть, даже и не пробуй, — безразлично ответил я. — Петь диафрагмой и прочими легкими — то же ремесло, что и любое другое. Те же часы работы, еще и на ногах. То есть я, в общем-то, вполне уважаю любой труд и сравнение с парикмахером меня никак не заденет. Уж в чем-чем, а в профессиональных вопросах у меня с головой все нормально.

— В таком случае, настала пора мне раскрыть истинную цель визита, — слегка торжественным тоном произнесла Кей.

Она запустила руки в карманы шубы и достала оттуда… расческу-щетку и пучок черных шпилек.

Я, мягко говоря, опешил.

— Кей, ты серьезно?

У нее ни одна бровь не дернулась.

— Как никогда. Давай обойдемся без философии о вянущих цветах и опадающих лепестках. Сделай мне красиво, практично и чтобы в глаза не лезло.

— Ты сумасшедшая.

— Я отчаянная.

— Ты не могла Ирвис попросить?

— Она уже спит.

— Но ты же… ты же пацанка.

Беззубый какой аргумент! Кей смотрит серьезно и просто, по лицу ничего не прочитать, протягивает мне расческу, и руки ее не дрожат, уверенные и твердые, словно ничего странного не происходит.

— Я без пола и возраста, я сейчас и здесь. И я меняюсь, здесь и сейчас. Возможно, завтра будет поздно. Так почему бы и да?

— Значит, вместо цветов будем про идентичность.

— Не будем. Человека, Рейнхард, определяет его желание в первую очередь. И вот прямо сейчас я хочу что-нибудь изменить.

О чем она? Что "что-нибудь"? Мне стало не по себе. Догадки где-то на задворках сознания зароились светящимися искрами, и беспокойство обострилось втройне. Это все только ли о прическе? Или я накручиваю себя? Ладно, спокойно. Не стоит раньше времени делать неверных выводов.

— Но с чего ты взяла, что у меня получится? — спросил я осторожно.

— Ты обладаешь критическим, аналитическим типом мышления и кое-что понимаешь в визуальной эстетике, — стала отвечать Кей рассудительно. — Даже если ты чего-то не знаешь или не умеешь — ты сможешь построить в голове простейшую схему и выдать удобоваримый результат — а большего и не надо. Кстати, какая степень близости необходима для облегчения твоих температурных проблем?

А, вот оно что. Она хочет помочь. Так криво. Хочет обеспечить мне "контакт" с "женщиной", чтобы ослабить озноб. Но прямо сказать не может и предложить — тоже. Такие вот отношения. Отношения, которых нет.

И в голову ей не приходит, что, если бы я хотел избавиться от холода этим способом, я бы уж как-нибудь разыскал себе утешение на вечер.

Что ж.

Может быть, я не прав.

— Вставай. Подвинем кресло к зеркалу, — сказал я, принимая из рук Кей расческу и шпильки. — Если тебе настолько себя не жалко, я готов экспериментировать. Сумасшедшая.

Зеркало располагалось меж двух окон, занавешенных тяжелыми бордовыми шторами. В черных безднах за стеклами медленно падал снег. Кей сидела, прямая, словно струна, сжав костлявыми пальцами подлокотники.

— Главное, чтобы в глаза ничего не лезло, — повторила она. — Я хочу, чтобы до завтра продержалось, и мне было бы удобно, если что.

Я прикоснулся к ее непослушным каштановым волосам, разделяя их на пряди. Пальцы двигались будто бы сами, и казалось, что мы совершаем какой-то неназванный ритуал.

Какое невинное прикосновение. И в то же время кажется, будто бы я узнаю ее как человека лучше. Словно несколько сотен барьеров, которые иначе пришлось бы преодолевать в словесных баталиях, рухнули враз.

А еще, едва начав, я учуял знакомый аромат, тонкий, почти неразличимый.

— Кофе с медом? — спросил я.

— Что?

— Кажется, ты им пахнешь.

— А-а… Это шампунь для поврежденных волос, — Кей криво улыбнулась своему отражению.

— Тебе нужен для нормальных, балда, — я начал выплетать первую из запланированных косиц. — Вот и открыт секрет твоей растрепанной головы.

— Ты продолжай, продолжай, — она поерзала и снова выпрямилась.

Я вздохнул и продолжил. Итак, нам нужно что-то на основе косы. Рваную челку можно собрать в колос вокруг лба, остальные волосы — в три косы, свести все вместе и уже потом закрепить на затылке шпильками, пускай они и кажутся мне ненадежными.

Я стал осуществлять задумку. Не все получалось сразу — волосы у нее были сами по себе гораздо толще моих, а оттого непослушней. Они все время путались и цеплялись за пальцы. Их приходилось заново расчесывать, но Кей не выказывала и намека на то, что ей больно — мне кажется, она просто терпела, ведь вызвалась на экзекуцию сама.

Когда работа была проделана наполовину, Кей снова спросила:

— Так этого хватит, чтобы тебе стало тепло?

Вот же упрямая.

И я, выходит, оказался прав в оценке ее мотивов.

Придется теперь отвечать.

— Нет.

— А что нужно?

— Кей, — я остановился. — А ты не понимаешь?

— Я предпочитаю не строить догадок, но спросить напрямую.

— Ага, как же. Но, даже если… предположить саму возможность достаточного контакта — этого будет недостаточно по итогу. Никакой близостью это не перебить — мне все равно холодно. Все мои проверенные способы на самом деле не дают абсолютного результата. Я уже очень устал от полумер. Я должен разобраться с причиной, хотя бы найти ее и понять, иначе…

— Что иначе?

— Мне кажется, однажды все это сведет меня с ума.

— Твоя персональная армия не допустит этого, — серьезно сказала Кей. — Твой последний способ согреться, как я понимаю, наиболее эффективен. Ты и сам знаешь, сколько девчонок хочет прильнуть к тебе и… как бы так сказать… делиться самым заветным. Они считают твое внимание знаком судьбы, и пока у тебя есть молодость и они — да, ты на игле, но ты жив и в здравом рассудке.

— Ты издеваешься, да?..

— Нет, я констатирую факт. Многие отдали бы все, лишь бы оказаться сейчас на моем месте и быть к тебе настолько близко. Ну… все вот это. Ощущать твои прикосновения, трепетать перед неизведанным будущим, которое всенепременно будет трагическим, но красивым, прочие эпитеты придумай сам.

Она говорила все это бесстрастно и просто, глядя мне в глаза через отражение в зеркале. И ее слова в самом деле меняли все.

Я опустил руки, покачал головой:

— Но здесь сейчас ты, и ты — не такая.

Она широко улыбнулась:

— Вот это номер, да?

— Ты никогда не смотрела на меня так, как смотрят они.

— Я вижу прежде всего тебя, а потом уже все, что сверху. И ты, Рейни, прекрасен, словно рассвет, далеко не всегда. Почти всегда ты одинок. Не потому, что никому не интересен, а потому, что мало кто интересен тебе. Будто бы ты других за что-то взаимозаменяемое держишь… И из-за этого ты жесток и жалок. Но я тебя не жалею. Я тебя жалеть не буду. Я могу тебе разве что помогать — чем я и занимаюсь, как ты мог заметить. И это все — я имею в виду твой способ оставаться в своем уме — вообще никак не влияет и никогда не повлияет на мое к тебе отношение.

Я не стал ей ничего отвечать. Снова взялся за волосы — остались финальные штрихи.

Пустоту, разлившуюся внутри, медленно заполняла необъяснимая, иррациональная злость, воли которой я, впрочем, давать не собирался.

— Ну, зато я честна, — Кей пожала плечами.

— Вполне, — я согласно кивнул. — А я вот недостаточно проницателен, чтобы понять: это ты так попыталась возвыситься надо мной, беспомощным и жалким, выдала индульгенцию или призналась в каком-то особенном отношении?..