Одаренные проклятием (СИ)

  - Умеет же Гаш вещи выбирать. И с размером угадал. Хорошо сидит, девочка. Только бы глаза подкрасить...

  Я развела руками. Про косметику бес не подумал. А может, она просто не поместилась в пакет.

  - Так к которому часу тебя ждать? - домовой вытер руки, повесил полотенце на плечо и ненавязчиво пододвинул ко мне тарелку с бутербродами, на этот раз с сыром. - К половине восьмого? Учти, Дара, опоздаешь - будешь есть холодный ужин.

  Я, успев к тому времени запихнуть в себя три бутерброда, промычала с набитым ртом, что не опоздаю. Потом проглотила еще один и почувствовала, как слипаются глаза, прикрыв ладонью рот, зевнула. Так, это уже лишнее. Я не могу спать сейчас, мне нужно домой! Домовой внезапно навалившейся на меня сонливости не заметил, он, что-то насвистывая себе под нос, резал капусту. Однако от моего внимания не укрылось, что он, хитро прищурившись, наблюдает за мной краем глаза. Вот хитрюга! Хочет убить одним выстрелом двух зайцев: и меня на улицу не выпустить, и от общества обиженной девицы избавиться. Поэтому и бутербродами закармливает, знает, что, наевшись до отвала, никуда не побежишь, кроме как до ближайшего диванчика, чтобы вздремнуть. Что ж, по крайней мере, хитрость основана на заботе, а не на чем-то другом.

  Я, еще раз заверив Гаврилу, что вернусь ровно в половине восьмого, побежала к входной двери.

  Сорок один, сорок два, сорок три... Ровно сорок три ступеньки от двери подъезда до порога квартиры, в которой я прожила всю жизнь. Неужели когда-то я пролетала их меньше, чем за минуту? Сейчас плетусь медленно, еле-еле, то и дело останавливаясь, чтобы отдышаться. А лифт, как назло, опять не работает. Я вообще не понимаю, почему бы не оборудовать в шахте лифта подсобное помещение, раз им все равно никто не пользуется. И сегодня я особенно остро ощутила весь трагизм фразы 'лифт не работает'. Ноги гудят, спина болит, глаза слипаются. Переоценила я себя, переоценила. Как же легкомысленно было надеяться на 'скоренько сбегаю туда и пулей обратно'. И изначально я действительно не планировала подниматься в квартиру, но, просидев четверть часа на скамейке под старым вязом, родителей я так и не увидела. Понимаю, внеплановые задержки на работе, пробки, магазин, в конце концов. Но легкое беспокойство, охватившее меня сразу после пробуждения, по мере приближения к дому усиливалось, перерастало в смутную тревогу, и теперь, уже поднеся палец к дверному звонку, я была почти что в панике. И не решаюсь нажать на кнопку. Еще когда шла от остановки до дома, а потом поднималась по лестнице, меня будто что-то отталкивало, разворачивало назад, но я, упрямая, как ослица, шла к своей цели. А сейчас еле-еле удерживаюсь, чтобы не броситься со всех ног вон из подъезда. Но беспокойство за родителей сильнее неясного ужаса. Что-то случилось, я чувствую, что-то очень плохое. Надеюсь, Гаврила простит мой обман, но по-другому не могу.

  Набрав в грудь побольше воздуха и зажмурившись, я мысленно досчитала до пяти и позвонила в дверь. Почти сразу послышались торопливые шаги, щелкнул замок, и на пороге появилась мама. Все верно, она никогда не смотрит в 'глазок' и не спрашивает: 'Кто там?', верит в надежность 'цепочки'. В домашней одежде, переднике, со стянутыми в хвост волосами и уже без косметики. Выходит, она дома не меньше часа. Но тогда она ушла с работы около пяти. Почему?

  - Вам кого? - мама смотрела на меня, будто впервые видела.

  - А... привет, - пискнула я, отчего-то не решаясь войти.

  Однако, странно. Мама не спешит заключать младшую дочурку в объятия и выяснять, почему она не в доме отдыха, куда ее отправили два дня назад, почему она за это время ни разу не позвонила домой. А у меня на этот случай целая речь заготовлена, придумала, пока в маршрутке ехала.

  - Вы, наверное, адресом ошиблись, - предположила мама и покосилась в сторону кухни - наш дом иногда с соседним путают...

  Неужели за двое суток я изменилась настолько, что мать родная не узнает? Я невольно провела руками по лицу. Вроде все, как раньше. Жаль, нет с собой зеркальца.

  - Да не ошиблась я адресом, - вскинула брови я - я здесь всю жизнь живу, и этот дом найду безлунной ночью с закрытыми глазами. Мам, это дурацкая шутка.

  Глаза мамы округлились.

  - Девушка, если бы вы были моей дочерью, я стопроцентно запомнила бы. Сообщаю, что дочь у меня только одна, Анечка, и вы на нее не очень-то похожи, как, впрочем, на меня и моего мужа. Хотя... Определенное сходство с Володиной прабабкой все же присутствует, я ее, правда, вживую никогда не видела, только на фотографии. Но это не может служить доказательством нашего с вами родства.

  Меня, несмотря на теплый летний вечер, затрясло в ознобе.

  - Мам, ты чего?.. Это я, Дара, твоя дочь...

  - Девушка, поймите, вы не можете быть моей дочерью, - видно было, что мама из последних сил сдерживается, чтобы не послать нахалку подальше - всего хорошего.

  Она попыталась захлопнуть дверь, но я - сама себе удивляюсь - быстро всунула ногу между порогом и створкой и ухватила маму за руку.

  - Ты меня совсем не узнаешь, да? - жалобно протянула я.

  Я не знаю почему, но мои родители начисто забыли о моем существовании. Бред, чушь собачья... Но, глядя в равнодушно-вежливые мамины глаза, на дне которых притаилось плохо скрываемое раздражение, с ужасом осознавала, что это так. Бетонный пол исчез, и под ногами разверзлась холодная бездна. Кажется, зубы застучали... Но надежда, безумная и безусловная, которой не нужны ни основа, ни заверения, все еще жила во мне.

  - Нет! И прекрати меня хватать! - мама все-таки не смогла сдержать раздражения и с силой оттолкнула меня. - Что ты себе позволяешь?! Из психушки удрала?! Я тебя вижу первый раз в жизни и, надеюсь, в последний. Всего хорошего.

  Дверь захлопнулась перед моим носом, но я успела услышать короткий диалог родителей:

  - Кать, кто там?

  - Да сумасшедшая какая-то...

  Голова закружилась, и я прислонилась к стене, чтобы не упасть. В голове - не единой мысли, только гулкая пустота. И ощущение полной безнадежности. Щелкнул замок соседней квартиры, и на лестничную клетку важно вышел Шерлок, а за ним и Валера. Пока хозяин по обыкновению обшаривал карманы, разыскивая сигареты и зажигалку, пес вежливо обнюхал меня, скупо качнул туда-сюда хвостом и прошествовал вниз по лестнице. Валера, чуть помедлив, мазнул по мне равнодушным взглядом и направился за псом. Зажигалку, кстати, так и не нашел... Точно так же они отреагировали бы на фонарный столб, с той лишь разницей, что у столба Шерлок задрал бы заднюю лапу. Неужели это все происходит со мной?

  Внутри стало так холодно, будто я проглотила кусок ледяной арктической пустыни. И пусто. Тело вдруг стало легким-легким, как наполненный гелием воздушный шар. Странное, абсолютно неуместное умиротворение охватило меня... Не надо никуда бежать, не надо переживать, мучиться. Больше ни страха, ни сомнений, ни терзаний, ни опасности. Теперь все хорошо, все спокойно... Потом левую половину груди обожгло болью, напоминая, что я все еще жива. Согнувшись пополам и прижав к груди руки, я пришла в себя. Серая муть перед глазами рассеялась, и первым, что я увидела, были мужские ботинки на толстой подметке, громоздкие и довольно грязные. Потом чья-то рука больно дернула меня за волосы, заставив смотреть вверх.

  На лестничной площадке собралась целая компания, вид которой не предвещал ничего хорошего. Трое парней самого бандитского вида с торчащими из-под спортивных курток пистолетами, высокая женщина, прямая и сухопарая (кажется, таких называют жердями), в широкополой шляпе, скрывающей лицо, и мужчина, крепко держащий меня за загривок. Прямо как кошку за шкирку! А хуже всего было то, что дядьку этого я очень хорошо помню, да и он не кажется потерявшим память. Еще бы, просидеть всю ночь в приватном местечке, мучаясь от боли в животе - то еще удовольствие. Да и сейчас действие подлого заклятия (так и буду теперь его называть), похоже, все еще не кончилось: вон, бледный какой, весь в испарине.