Камин-аут (СИ)

Озеро так спокойно…

Всё дно у берега было покрыто толстым слоем ила. Мужчина уже вошел в воду по пояс, как тут же перехватило дыхание. Вода как парное молоко. Наконец-то он добрался до неё. Сатин бездумно провёл ладонью по голове. Сглотнул. Он не хотел умирать. Не за это боролся.

Вот он, настоящий апогей.

Больше всего он хотел увидеть, как его старший сын станет известным спортсменом, женится, Маю окончит школу, Фрэя найдет себе кого-нибудь и уедет за границу… Он хочет знать, чем закончится эта история. Это ЕГО история.

Нос уловил резкий запах горящего сена, сухой травы и подгнившего валежника.

Но он больше не в состоянии контролировать ситуацию.

Когда не станет Сатина Холовора… – думал он, погружаясь в воду по грудь. – Когда не станет меня… Перестать существовать… Сейчас.

Вода тёплая и бархатистая. Пускай он не попадет в другой мир, пускай лучше сгинет без следа. Представив, как его тело поднимают из воды, всюду суетящиеся люди, корреспонденты, Сатин улыбнулся.

Оттолкнулся ногами от дна, подхваченный водой он медленно поплыл. В другой раз, быть может, переплыл бы это озеро от берега до берега…

Будет неприятно, когда его скрутит, но это быстро закончится. Последнее, что запомнится, будет ядрёный запах дыма и тёплая вода. Ещё шаг. В ад.

Сатин не стал делать глоток воздуха, хотя всё его существо протестовало против этого. Перестав грести, ушёл под воду. Ни проблеска под водой – только чернота. Сатин расслабил мышцы, дожидаясь, когда опустится достаточно глубоко, чтобы не иметь возможности в агонии всплыть на поверхность, и вздохнул полной грудью. Рот наполнился болотистым привкусом. Листья и солоноватые камни. Обжигающая вода хлынула в горло, разливаясь по телу. Он конвульсивно задёргался, беззвучно открывая рот. Умереть безобразно легко. Мозг не выдерживает чудовищного давления воды. Спазмы идущие из глубины горла, алые и чёрные вспышки, когда боль разрывает лёгкие. В темноте. Из неё вышел, в ней и погрязнет.

*

Удары каблуков разносятся под крышей подземной автостоянки. На ходу достаёшь из сумки-кошелька украденную связку ключей, лихорадочно оглядываясь в поиске того самого автомобиля. «Ауди», чёрный, номер ты помнишь наизусть. Тебя колотит, ты решилась на побег. Озираешься, боясь увидеть за собой людей босса. Они мигом переломают твои кости, а ты смерть как боишься боли.

Лихорадочно обшариваешь взглядом парковку. Поднимаешь руку, на ходу отключаешь сигнализацию, ловя каждый звук. Устремляешься в нужном направлении, переходя на бег. Вперёд. Бегом.

С собой только пачка купюр и водительские права – боишься, что тебя остановят в дороге, из-за чего ты потеряешь единственный шанс скрыться.

Ты долго готовила побег, ты просто не можешь спасовать. Спасовать теперь, когда уже стоишь на полпути к долгожданной свободе, и ничто не способно тебя удержать.

Тебе кажется, всё произошло только что.

Какой сегодня день ты не знаешь, зато в памяти чётко отложилось, как ты сюда попала.

Дома по ночам ты прислушивалась к сиротливому тиканью часов, здесь же твоим постоянным спутником становится звук аппарата, выдающим частоту твоих сердечных сокращений. Окна загорожены вертикальными жалюзи, не дающими свету с улицы проникать в палату. Инстинкт подсказывает, что наступила ночь.

Вспоминая о пережитой боли, ты вздрагиваешь.

Закрываешь на мгновение глаза, и ты на пути к своей цели, ты снова думаешь о прошлом.

Пальцы сжимаются на руле. Машина даёт задний ход, и тишину разбивает визг покрышек. Рывком выворачиваешь руль, спеша убраться со стоянки, пока тебя никто не заметил.

Ты смотришь в потолок, а перед глазами проносятся события того злополучного дня. Ты сбила человека, на полной скорости несясь прямо на него. Но ты успела запомнить его лицо. Это лицо тебе знакомо. Оно было на афишах, расклеенных по всему городу. Умудрилась же ты.

Скорей всего, он умер мгновенно. Тебе жаль.

Пытаешь воспроизвести в памяти, что было до того дня, но тебе поддаются лишь обрывочные воспоминания. Хотела бы знать больше о себе, для самой себя ты – самая большая загадка. Единственное, что было у тебя – это работа, от неё ты бежала. Она впечаталась в тебя, став тобой, лишив тебя самое себя. Так тебе и говорили: ты – это твоя работа. С неё-то всё началось, а там, дальше, нет ничего: ни имени, ни фамилии. Ты даже не помнишь, куда уходят твои корни, кем были твои родные, есть ли вообще где-то близкий тебе человек. Для здешних мест у тебя не та структура волос, не те черты лица, не тот цвет кожи. Судя по тому, что тебя называют «молодой особой» или «крошкой», лет тебе всё же не так много. Друзей у тебя нет, просто есть они, кто платит тебе, еще есть те, с кем ты сталкиваешься на улице или перекидываешься парой слов в магазине или в клубе. Но они не значат для тебя ровным счётом ни черта. Это общение было необходимо, без него ты бы не продержалась так долго. Женщины, работающие с тобой, заводят близкие знакомства, за что их не любит твоё начальство.

Все ждали, что ты скончаешься от ран, полученных в автокатастрофе. Ждали, не скрывая презрения, ведь ты доставляла им одни хлопоты. «Сколько можно страдать? На всю жизнь теперь останется калекой…» – шепчутся медсестры, приносящие тебе лекарства и делающие уколы. Стадо глупых овец. Ме-ее, мы глупые паршивые овцы, взгляните на нас, нам самое место на сковородке!

Тебя придавило там, в салоне покореженного автомобиля, и в тот момент ты начала считать, ожидая, когда раздастся взрыв. Едва не задохнувшись, ты досчитала до пяти тысяч семисот сорока двух, пока тебя не обнаружили. Пяти тысяч!

Когда ты развязала бинты, которыми была запелёната с ног до головы, то смогла, наконец, оглядеть себя. Они укоротили волосы, чтобы голова уместилась под повязки. Это тело выживет даже под колёсами грузовика – тебе ли не знать.

Если тебя застанут сейчас, то посчитают вернувшейся, не иначе, как с того света. Разминая затекшие мышцы, ты ищешь глазами свою одежду. С гипсом сложнее. Как его снять?

Кости твои давно срослись, но объяснить это чудо ты вряд ли способна. Не знаешь, почему так, но ты в состоянии перенести самые тяжёлые травмы. Но не боль.

*

Очнулся от мыслей Персиваль, только когда угодил в тину. Вода переливалась через края ботинок, насквозь промочила носки.

С трудом, оторвавшись от созерцания края берега, поднял глаза. В нескольких десятках метров мелькнуло светлое пятно. Пробирал озноб, хотя вся шея была в поту. Оставив на земле бумажник и обувь, мужчина стремительно вошёл в воду, удерживая в памяти то место, где мгновение назад был виден светлый отблеск. Мелководье резко оборвалось. До слёз в глазах он всматривался в одну точку, пока не погрузился под воду. Проплыв несколько метров под водой, Персиваль вынырнул. Так и кружа, то уходя под воду, то всплывая на поверхность, он угодил в плавучие водоросли. Вновь оказавшись под водой, стал опускаться. Вдруг рука в чём-то запуталась. Персиваль принял это за водоросли, пока не почувствовал ткань. Пальцы сами собой сомкнулись, сжав часть волос. В груди похолодело. Покрепче ухватил Сатина, и, загребая ногами изо всех сил, сделал рывок вверх. Тот оказался куда тяжелее, чем казалось, и вдвоем они стали только глубже опускаться под воду, ко всему ещё в лёгких начал заканчиваться кислород. Обхватив утопленника за пояс, Персиваль попытался сосредоточиться на гребках.

Персиваль вытолкнул утопленника на поверхность, после чего позволил себе вздохнуть полной грудью. Сатин удерживался на плаву еще несколько секунд. Куда ни протяни руку – везде были его чёрные волосы.

До берега осталось немного. Последнее усилие и они уже там. Взвалив утопленника на спину, Персиваль едва не пошёл ко дну.

Когда он доволок Сатина до мелководья, казалось, миновала вечность.

Волосы облепили мертвенно-бледное лицо. Вода градом катилась, стекая с одежды и обуви. Бессмысленный взгляд был устремлён вверх. Расширенные зрачки потеряли свою яркость.