Великая Ордалия (ЛП)

Она высказывала суждение, которого старик не разделял  — пока что.

И он послал к ним мальчика

Владевшее им безумие принялось оспаривать принятое им решение насчет мальчика. С внутренним протестом наблюдал Выживший за его приближением к двоим незнакомцам. Ребенок казался ему более хрупким, чем был на самом деле, более одиноким. Из какой-то тьмы наползала холодная  и неосознанная уверенность в том, что он послал мальчика на смерть…

Однако перед ним были не Визжащие. Это были люди, заляпанный холст, который дуниане отскребли добела. Они добивались понимания, а не крови и боли. Им нужно было знать, что произошло в этом месте…  что именно случилось с Ишуаль.

Когда мальчик окликнул их, они прислушались к его голосу, замерли, стараясь скрыть тревогу.

Но когда старик ответил ему на его же родном языке, Выживший понял, что с дунианами этих путешественников связывает нечто глубокое. Древнее. Нечто из того, что было прежде.

Когда мальчик назвался  перед стариком своим собственным именем Анасуримбор, Выживший понял, что их связывает и нечто живое. Нечто, рождавшее безграничный ужас.

Это мог быть только его отец.

— Мимара… — хрипит старый волшебник. — То…  о чём ты просишь…

Она понимает, что переступила черту. Она ощущает иронию. Столько лет она подшучивала над заудуньяни, высмеивая их бесконечные поклоны и чистоплюйство,  их низкопоклонство, и более всего их голубоглазую искренность. И только сейчас она понимает истину, к которой восходят их заблуждения.

Месяц за месяцем она размышляла над Оком Судии, ощупывая его, как язык во рту пересчитывает отсутствующие зубы. Не проклятье ли оно? Или дар? Не погубит ли оно её? Или может  быть возвысит? И пока она пыталась постичь его, не осознавая того, что оно само постигает. Она потерялась в лабиринте намеков и следствий, задавая такие вопросы, на которые ни одна душа, столь легкая, столь смертная, не могла даже надеяться найти ответы.

Эти вопросы, как она теперь понимала, так и оставались вопросами, словами, брошенными в лицо людскому невежеству. В облике искренности…

Но теперь — теперь-то она понимает: фанатизм невозможно отличить от подлинного постижения  добра и зла.

Обладать Оком означает знать, кто будет жить, а кто умрет —  знать столь же определенно, как знаешь собственную ладонь! A знать — значит стоять бестрепетно и легко, быть — упорным, неподатливым, столь же не ведающим усталости, как предметы неодушевленные. Быть неподвижным, непобедимым…  даже в смерти.

— У тебя нет выхода, Акка, — говорит она голосом, пропитанным сочувствием и печалью. — Они же — дуниане…

Она берет его за вялую, как у паралитика руку, и  это кажется необходимым и неизбежным, ужас и нерешительность искажают его лицо, заставляют прятать глаза.

— Тебе известно, какую опасность они представляют. Лучше, чем кому бы то ни было.

Выживший, бесстрастный и неподвижный, молча наблюдал за ними с постепенно теплеющего блока  каменной кладки. Он отверзал уста только для того, чтобы отвечать на вопросы мальчика, продолжавшего бороться с мыслями, укрывающимися под хаотической вспышкой человеческих страстей.

— Он давно с подозрительностью относится к нам… — отметил мальчик.

— Десятилетия.

— Из-за твоего отца.

— Да, из-за моего отца.

— Однако её подозрительность родилась недавно.

— Да. Однако, это нечто большее, чем просто подозрительность.

— Она презирает нас…   Из-за того, что увидела здесь?

— Да. В Верхних Галереях.

— В Родительской?

Образ: она стоит в облачке голубоватого  света, растрепанная и несчастная, глаза её полны гнева и осуждения

— Она считает нас непотребной грязью.

— Но почему?

— Потому что братья использовали в качестве инструментов всё — даже женское чрево.

Мальчик повернулся к нему. Солнце осветило отдельные волоски пушка, покрывавшего его голову.

— Ты не говорил мне об этом.

—  Потому что наши женщины мертвы.

И Выживший объяснил, как случилось, что во время первого Великого Анализа древние дуниане отвергли все обычаи, препятствующие им созерцать Кратчайший Путь без всяких предрассудков и ограничений. Обнаружившиеся различие между отдельными дунианами в области интеллекта заставило их заметить то препятствие, которым на этой пути становится отцовство и внешность. Одного обучения недостаточно. Сама идея о том, что Абсолют можно познать путем простого размышления,  о том, что люди от  рождения обладают природной способностью постичь Бесконечное, была отвергнута как праздное заблуждение. Заблуждение плоти, решили они. Души их опирались на свою плоть, и плоть эта была не способна понести Абсолют. И они сочли, что только направленное размножение может помочь им, и был решено, что мужчины и женщины должны размножаться только в том случае, если дают качественное потомство.

— За прошедшие века облик полов изменился согласно собственной функции, — подвел он итог.

Мальчик смотрел на него… такой открытый, такой слабый по сравнению с тем, каким мог бы быть, и вместе с тем  непроницаемый, словно камень, по сравнению с парой пришедших извне  людей..

— Так значит она похожа на Первых Матерей?

Единое, неторопливое движение век. Образ ветвей. И затихающий звук чавканья в темноте.

— Да.

Визжащие, в конечном итоге, стали отгрызать свои конечности и, пытаясь собственной плотью восполнить утрату жизненных сил, умирали в темных глубоких недрах чертога Тысячи Тысяч Залов.

Мимара пылает гневом. И откуда берется  это желание спорить — то есть противоречить?

Многие годы она спорила не кулаками, но от кулаков. Каким бы пустячным не было противостояние, она всегда сжимала кулаки так, что на ладонях оставались отпечатки ногтей. Издевка распространялась вверх от груди и шеи… первая каменела от  негодования, вторая напрягалась от волнения. Насмешничали её подбородок и губы, — под глазами, готовыми пролиться потоком слез.

Но протест её никогда не исходил, как было теперь, от её живота…

От самой значимой основы.

— Скюльвенд… — начинает старый волшебник с таким видом, будто размышления позволили ему обнаружить какую-то умозрительную жемчужину.  — Найюр урс Скиота … настоящий отец Моэнгхуса. Он прошел вместе с Келлхусом половину Эарвы, однако не покорился ему. Но нам это не нужно! Не нужно, поскольку мы знаем, что  имеем дело с дунианами!

—Скюльвенд, — фыркает она. Жалость проталкивается в первый ряд её разбушевавшихся страстей. — И где он теперь, этот Найюр урс Скиота?

Потрясенный взгляд. Ахкеймион привык видеть  её расторопной, проворной языком и быстрой умом. Да и как бы мог он не привыкнуть, отражая её наскоки на всем их пути по просторам Эарвы? Однако, при всем своем уме, она никогда не обладала подлинной силой, не говоря уже о способности убеждать — руководствуясь одним только гневом.

— Мертв, — признает бывший адепт.

— Значит, знание их природы не может надежно помочь нам против них? — Она пользуется его же собственными аргументами — высказанными во время их первой встрече в Хунореале, когда он попытался убедить её  в том, что, вне зависимости от того, понимает Мимара это или нет, она является  шпионом своего приемного отца.

— Нет, — соглашается старик.

— Тогда у нас не остается иного выбора!

Проклятая баба!

— Нет, Мимара… Нет!

Она замечает, что стискивает свой живот, насколько велика её ярость.

— Но я видела их! Видела Оком, Акка! — Презрение, ярость, праведное негодование — не принадлежат ей. Теперь истина правит всем.