Книга магов (антология)

— Гихор — на весла! — деловито приказал Тапра, приподнимаясь для прыжка.

Неожиданно круги фар раздвоились, и не одна — минимум две — машины замерли в нескольких метрах от берега, выплевывая на бетон черные человеческие силуэты, которые тут же выпрямлялись и выставляли вперед разнокалиберные дула.

Один, два, пять… После восьми Тапранон считать перестал.

Даже просто выиграть время — и то было проблематично.

— Ну…

«…держитесь!» — хотел, но не успел сказать он вместо прощания, когда с берега зазвучали голоса.

— Здесь?

— Нет, почудилось!..

— Должна быть лодка!

«Они знают!!!» — по коже Тапры словно прокатилась обжигающе холодная волна, и суденышко качнулось, он забыл о центровке.

— Не вижу!

Натренированное зрение воина позволяло ему различать, пусть смутно, лица патрульных.

— Они здесь! — визгливо и тонко пропищало из машины, и Тапранон почувствовал смесь облегчения (все-таки предательства не было!) и отвращения — в патрульной машине находился выродок-«слепыш».

Некогда таких мутантов уничтожали сразу после рождения. Из гуманности, не надеясь, что те выживут. Для поддержания существования «слепышей» и впрямь приходилось прилагать немало усилий. Они рождались лишенными не только зрения, но и конечностей, могли умереть от несвежей еды, от малейшего сквозняка, от резкого перепада температуры — градусов в десять — и вообще были безнадежно беспомощны. Но именно их невероятная (и во многом вредная) чувствительность ко всему переходила в принципиально новое качество, достигая уровня, очень близкого к телепатии. В честь ее и нянчились с этими уродцами. Как с ценнейшими техническими приборами, необходимыми для контроля над недовольным населением.

— Да нет тут никого! — сплюнул один из патрульных (по его одежде и манере держаться Тапра распознал командира одной из групп).

Сгусток слюны мерзкой медузкой закачался на мелких волнах.

Тапранон ошеломленно заморгал. Патрульные не могли не видеть лодку, находившуюся чуть дальше расстояния плевка! Тем не менее их взгляды бороздили водную зябь, не замечая ничего. В упор.

— Ложная тревога, — опустил дуло короткоствольного автомата (надо же — какая экзотика!) командир.

— Они тут! — противно проскрипел мутант и заткнулся, чтобы растерянно и коротко взвизгнуть через пару секунд: —…Исчезли!

— Что, глюки пошли?

— Брось, уходим…

— Это у него первая промашка…

Затопали…

Вонюче дыша бензином, машины развернулись тупыми бортами и ринулись в сгущающиеся сумерки.

— Прям мистика… — завороженно проводил их взглядом Тапранон.

— Э! — уже совсем неопределенно мыкнул съежившийся на лавке Гихор. — А?

Вздох, похожий на стон, послужил ответом. Заложник зажимал руку краем белого плаща, по которому быстро расплывалось красное пятно.

На дне лодки валялся отрубленный мизинец…

«…Боль замедляет время и в то же время не дает его чувствовать… Хорошо еще, что кровь остановилась…. А ведь до конца дороги — не дела даже — еще так далеко…

Стоп! Нельзя жалеть о принесенной жертве. Нельзя! Так можно повернуть действие Магии вспять, подозвать охотников назад…»

«Дарю эту свою боль, дарю без сожаления!»

Кажется, он произнес это вслух: люди-просители обернулись в его сторону, но ничего не сказали.

Темнота вокруг становилась все гуще. Пока Заложник боролся с болью, прислушиваясь ко всем ее пульсациям и затуханиям, ночь вступила в свои права. Похолодало. Замелькали огни пригородных постов, сменились желтыми прямоугольниками окон. Затем и город остался позади.

К утру выбрались в руины — каменную пародию на лес. Прикопали лодку щебнем в ближайшем подвале и пошли дальше.

После инцидента с патрулем Гихор старался держаться от Заложника на почтительном расстоянии, хотя и бросал на него жадные от любопытства взгляды. Слышать о магии и видеть ее действие воочию — не одно и то же.

Сторонился Лишенного Имени и тапранон, но по другой причине — ему было стыдно за недоверие.

Постепенно руины измельчились до отдельных кладок, затем и вовсе закончились, запестрел обломками камней пустырь, сменился тощей пашней и вывел к поселку.

Издали завидев гостей, из хибарок повысыпали люди, будто ожил потревоженный муравейник: все засуетились, затолкались, выбирая между любопытством и боязнью попасться Заложнику на глаза. У многих страх победил. Когда молчаливая четверка подошла ближе к селению, часть толпы втянулась обратно в дома, зато другая, немногочисленная, группа, выдвинулась вперед и поползла навстречу.

— Вернулись! — почти радостно распростер навстречу руки подвижный старичок с регалиями старейшины. — Здравствуйте! Приветствую вас! — Последняя реплика была адресована Заложнику и его спутнику. — А кто остался? Ах, да…

Он говорил еще долго, не давая никому вставить ни слова, такова была его манера. Тем временем Заложник незаметно изучал собравшихся.

Бедность одежды, отсутствие обуви и почти болезненная худоба большинства жителей общины не удивляли его: не от хорошей жизни обращаются люди в Храм. Хибарки, строительный материал которых, судя по всему, был набран в старых руинах, произвели двойственное впечатление: Лишенный Имени уже забыл, в каких домах обитают обычные люди, и теперь вспоминал тот, который звал некогда родным. Маленький домик, в котором было тесно, но тепло. Эти были крупней, но в то же время выглядели более жалкими. Что может быть странней шалаша из блочных плит?

— Меня зовут Норкрион, — обращаясь к нему, представился старейшина. — Это — Рианальт, хозяин дома, в котором вы расположитесь до… до… Ну, понятно! А это — Тейчан, которая возьмет на себя роль хозяйки…

Рианальт даже Заложнику показался каким-то чудаковатым. Замызганный, невысокий и длиннолицый, худой, немного сутулый, с длинными патлами светлых прямых волос, забывших о расческе, с шальным, блуждающим, но вместе с тем неглупым взглядом. Что-то в манере Норкриона говорило о том, что он больше привык держаться особняком и неуютно чувствовал себя среди людей. Черты девушки были почти красивыми, разве что несколько тяжеловатыми, ее портило напряженное выражение лица. На первый взгляд она показалась Заложнику совсем юной, но взглянув на нее второй раз, Лишенный Имени понял, что впечатление обманчиво. Скорбная морщинка у глаз и притаившаяся в их черноте усталость выдавали, что Тейчан успела столкнуться в жизни с горем.

— Кроме того, к вашим услугам всегда будут… хм… ваши спутники. Их, надо полагать, представлять не стоит?

— Стоит. Мы не беседовали в пути, — неожиданно для самого себя произнес Заложник.

— Да? — на миг на сухощавом бронзово-смуглом лице Норкриона углубились морщинки. — Хорошо. Это Тапранон, воин и учитель воинов, а это — Рангихор… Пойдемте сразу в дом: не стоит слишком волновать общину.

Заложник кивнул. Он был обязан знать, что его появление вызовет больше суеверного страха, чем благодарности.

— Да, кстати, а как зовут вас и вашего спутника? — поинтересовался старейшина.

— У меня нет имени. Такова традиция — я оставил его в прежней жизни. Если вас это смущает, вы можете называть меня именем человека, ушедшего вместо меня в Храм. Разумеется, если ваши обычаи тому не противоречат.

— Лучше сокращенным вариантом. Линго, — неожиданно предложил Рианальт. — Имя то же самое, но — не то. Не он.

— Пусть так, — с виду равнодушно согласился Заложник.

Какой пустяк — имя. Но его наличие уравнивает с обычными людьми. «Попробуй последний глоточек…»

— А вашего спутника?

— Его не существует, — сообщил уже на ходу Линго.

Теперь его звали так.

— А…

— Но ему нужна будет отдельная комната. Лучше — сарай.

(«Это — жрец», — шепнул старейшине Гихор. «Это — палач», — тихо сообщил Тапранон.)

— Надо — значит, найдется, — пожал плечами Рианальт, хозяин дома, и с трудом сдержался, чтобы не спросить — зачем.

«С именем приходит «Я», — тихо сказал дощатому потолку Линго.