Книга магов (антология)

— А что скажешь ты, Корлингорас? — прервал его мысли Голос.

Старик нахмурил брови. Он вдруг понял, что именно эти

ответы решают все.

— Высшая справедливость Мироздания шире нашего понимания, и ни один из ее приказов не может пойти на пользу злу, иначе мир был бы уже разрушен, — заговорил он, тщательно подбирая слова. — Если такое произойдет, значит, так и должно быть, хотя сейчас я безоговорочно считаю справедливыми именно нашу цель и наше дело.

И снова замерцала вода, задрожали светильники и тени заколыхались по полированному камню:

— Идите и ждите решения, кто из вас нужнее Храму и какого Заложника достойна ваша цель.

Голос исчез вместе со стенами Храма — только уродливые скалы щерились вокруг, и мягко, убаюкивающе качались сизо-зеленые волны осоки…

Они заночевали в лесу: непочтительно бы было расположиться вблизи Храма. Чтобы унять разбушевавшиеся чувства, долго собирали зелень, семена и коренья на ужин, к которому Корлингорас достал из сумки последний кусок хлеба. Сам он есть не стал: просто улегся у костра и принялся смотреть, как голодное пламя жрет ветки. Изредка с деревьев срывались подсохшие от близости осени листья, пролетали над пламенем и ярко вспыхивали, затянутые его жадными языками.

— Слушай, Тапра. — Гихор подполз на четвереньках к бородачу, поглощавшему из котелка похлебку (он один не потерял аппетита). — А чего Он задал этот вопрос?

— А кто его знает? — причмокнул, сделав большой глоток, бородач. — Может, решительность проверял.

— Понимание, — чуть слышно поправил его Корлингорас.

Старика переполняла непонятная, но кажущаяся ему самому мудрой, тоска.

С бархатистого фиолетово-черного неба смотрели крупные звезды.

— Да ну! — пожал плечами Тапра и тут же сменил тему: —…Кто будет хлеб? Никто? Последний раз спрашиваю, а то съем, и все…

— Ешь. Мне чего-то не хочется, — отозвался Гихор и приложил к губам фляжку с родниковой водой.

— Я не буду, — улыбнулся звездам старик.

— Так вот, — отправляя краюху в рот, продолжил Тапранон (полное имя здоровяка звучало так). — Зачем нам сейчас понимание? Кого выберут, того и так всему научат. Главное, чтобы человек от всей души был согласен. Я, например, когда беру пацанов в ученики, тоже сперва обязательно их попугаю: пусть не лезет кто ни попадя, что мне за радость возиться со слабаками? Знаем мы этот прием!

— Нет смысла гадать, завтра увидим… — устало возразил Корлингорас.

«А разве в моих словах больше смысла? — подумал вдруг он. — Наивно пытаться познать непознаваемое за пять минут. Глупо считать, что ты что-то знаешь только потому, что когда-то что-то слышал краем уха и не веришь в правильность ответов других. Иллюзии в серьезных вопросах всегда опасны, полузнание хуже невежества…»

— А правду говорят, что иногда даже Заложники не могут выполнить поручение? — пугливо озираясь, прошептал Гихор давно мучивший его вопрос.

— Правда. — Корлингорас приподнялся на локтях и посмотрел на внука. — Если жертва-замена оказывалась недостойной.

— Успокойся! — Тапранон слизал последнюю каплю со дна котелка. — Нас-то из целой общины выбрали, значит — чего-то стоим.

— …Кроме того, — уточнил старик, — даже худшие из Заложников способны задействовать высшие силы.

— Ага, — поддержал его Тапра. — Погоду могут поменять, туман наслать перед схваткой. Тоже колдовство нужное, так что, Гихор, уймись и поешь… Нет, прости, ты опоздал — есть уже нечего!

«Неужели вы не поняли? — не без тайного превосходства мысленно обратился он к спутникам. — Наверняка Храм выберет меня. Я выдержал не один десяток стычек, моего здоровья хватит на любую жертву. В старике силы — всего ничего, пацан — он и есть пацан…»

— Я вот что думаю… — после недолгой паузы произнес подросток и пошевелил ветки в костре. — Наверное, меня выберут. Молодым ведь учиться легче…

Старик только улыбнулся.

После этого все трое долго молчали, борясь с желанием попрощаться друг с другом навсегда.

Все могло случиться.

Магия дарения (она же — принцип Заложников) впервые была открыта еще во времена Первой Дотехнической цивилизации, если не раньше, но принесла очень мало пользы из-за отсутствия настоящих знаний. В той далекой древности люди заметили, что жертвоприношения порой «окупаются» — пусть порой неожиданным образом или не сразу. В жертву высшим силам приносили многое, часто (в понимании жертвующих) самое ценное: умирали на жертвенниках сами, убивали друзей, врагов, но делали это настолько стихийно и неосмысленно, что доказать достоверную связь между действием и результатом было почти невозможно. Чудеса вершились интуитивно, на ощупь, вслепую… Не удивительно, что, когда Техническая цивилизация предложила свои варианты решения проблем, Магия Дарения потеряла популярность. Это случилось прежде, чем люди успели осознать, изучить и, тем более, опробовать все ее скрытые возможности. Не связанные с чудом, но зато легко воспроизводимые технические устройства прочно и надежно заменили собой древние обычаи.

По утверждению мудрецов, это и сгубило предков: иллюзия всемогущества голого разума уничтожила лежащий в основе мироздания принцип всеобщего равновесия, на котором зиждились устойчивость любой природной экосистемы и баланс между абстрактными добром и злом. Прогрессу не было дела до гармонии, гомеостатические механизмы общей системы живого и неживого все чаще давали сбои; под агрессивной мелочностью прикладных проблем равновесность потерялась, и…

«А может, так и было нужно, чтоб люди получили шанс начать с нуля», — возражали другие, и сложно сказать, кто был прав.

Доподлинно известно одно: чудом уцелевшее после серии катастроф человечество начало по-новому узнавать себя, искать иные пути и в том числе вдруг снова наткнулось на принцип жертвоприношения. Обновленный и измененный, разумеется.

В общих чертах он сводился все к тому же равновесию: если, например, в таком-то городе от эпидемии суждено погибнуть десятерым, можно было сделать так, чтобы место случайных жертв заняли добровольцы. В точности так же (но уже безо всякой магии) во время голода некоторые отдавали свои пайки близким и позволяли им выжить. За свой счет. То есть общий баланс сохранялся, «уходил» фактор случайности: умирал тот, кто сам того хотел. Но даже это поначалу казалось достаточным, чтобы жертвоприношения приобрели популярность в заново складывающихся человеческих сообществах, тем более что внешние проявления магии выглядели порой весьма впечатляюще. Несколько самоубийств — и потух пожар, свернул в сторону смерч, стих ураган…

К тому же большинству людей, не склонных к альтруизму, было приятно осознавать, что погибнут не они.

К тому же самим добровольцам нравилось знать наверняка, что их жертва будет не напрасной.

Разве этого мало?

Впрочем, речь не всегда шла именно о смерти: мелкие чудеса подозрительно напоминали сделки купли-продажи, в которых своевременное жертвоприношение убирало лишние посреднические инстанции.

Со временем люди открыли более интересную закономерность, установив четкую зависимость между личной незаинтересованностью жертвы-добровольца и эффективностью результата: чем альтруистичнее оказывались мотивы, тем сильнее смещалось первоначальное соотношение «один к одному», а если проще — один человек мог заменять собой до десятка «случайных». Поэтому вместо слова «жертва» все чаще стали говорить «дар», а «принцип жертвоприношения», соответственно, получил название Магии Дарения.

Впрочем, на практике не все складывалось гладко. Например, далеко не всегда люди могли определить точный размер жертвы-дара, и тогда магия срабатывала наполовину. Настоящее понимание Магии Дарения давалось немногим, внутренние же ее механизмы так и остались безнадежно непроницаемым «черным ящиком» Лишь считанные единицы могли похвалиться тем, что могут гарантированно воздействовать на высшие силы или хотя бы подсказать другим добровольцам, что, как и когда нужно делать.