Камин-аут (СИ)

– Легкий антисептик для дезинфекции, жечь не будет, обещаю.

– Это лишнее.

– Сатин, я – врач, не отнимай у меня мою работу. Мне не разрешат сидеть тут до утра… Хочешь, отвезу тебя в больницу? Я бы мог устроить тебя в своей комнате? Полежишь там до завтра. Или отвезу тебя в Хямеенлинну, к тебе домой.

– Те пару дней, что я провел в больнице – мне их на всю жизнь хватит. А дома я сейчас не могу появиться! Я себе и представить не могу, что будет, если я покажусь детям на глаза в таком виде! И я уже вконец належался!.. Я хочу убраться отсюда! Я что, похож на ребенка?! Хватит обращаться со мной, как с младенцем!

Доктор Персиваль наклонился и тронул своими губами его. От Сатина до сих пор исходил парфюмерный аромат его укладки и мягкий приглушенный запах косметики.

– Всё еще утверждаешь, что с тобой как-то не так обращаются? – нежно прошептал в губы.

Персиваль оттер кровь на теле, сбрызнул ткань лекарственным бальзамом и прошелся по ссадинам и синякам. Сатин молча глядел на доктора.

– Мне жаль, после грандиозного успеха – и такое несчастье.

Повернувшись спиной к нему, Холовора перелег на бок. Персиваль аккуратно протер воспаление на пояснице, когда жидкость попала на порез, Сатин вздрогнул и шумно вздохнул.

– Прости, я обещал, что жечь не будет.

Снова пропитав тряпку раствором, промокнул рану. Сатин прогнул спину и издал тихий звук.

– Выглядит не очень приятно, но порез неглубокий.

Вытянув руки над ведром с фуксиями, плеснул себе на ладони воды, чтобы избавиться от крови.

Отчего-то чаще Сатину дарили хризантемы, орхидеи и фуксии. Розы исключительно красных тонов. Один из букетов даже был украшен цветами шафрана. Должно быть, для поклонников выбор цветов означал что-то.

Уложив Сатина на спину, Персиваль осмотрел ребра, едва касаясь их пальцами. На коже были заметны синяки.

– При глубоком вздохе есть резкая боль?

– Да.

– Тошнота?

– Почти нет.

– Какие ощущения при повороте корпуса?

– Становится труднее дышать.

– Перелома не должно быть, но возможны мелкие трещины. На глаз я тебе, конечно, не могу сказать.

Персиваль отогнул плащ.

– Чем он это сделал?

– Шпилькой.

– Где она?

– Я не помню, куда он её дел.

– Тревожит?

– Черт, я не хочу говорить об этом!

Опустил ладонь на лоб пациента, проверяя, есть ли температура. Влажный лоб был горячим.

– Странный у парня юмор, – произнес доктор Персиваль успокаивающим тоном, надевая резиновые перчатки. – Если человек прибегает к насилию – это означает, что у него проблемы.

Как нужно ненавидеть, чтобы хотеть сделать такое? Вслух Персиваль спрашивать не стал.

– Я куплю тебе анальгетики. Но тебя все равно следует доставить в больницу.

– Это вызовет массу вопросов у полиции.

– Ожоговый шок был?

Судя по недоуменному выражению лица, Холовора не понял вопроса.

– Ладно, скажи мне лучше: ты был в сознании?

На груди и внизу живота крапинок красно-коричневого цвета было больше, они проступили и на животе, но в меньшем количестве и не так ярко. Здесь их цвет изменялся от светло-оранжевого до тыквенного. Это могло оказаться аллергической реакцией на препарат. Оттенком пятна практически совпадали с цветом татуировок и поэтому могли также быть частью рисунка.

Когда доктор дотронулся до лобка, Сатин отмахнулся от его руки:

– Всё, достаточно! Хватит… дай мне прийти в себя.

Сатин откинул со лба волосы. Он сел и накрыл пальцами веки, раскачиваясь взад-вперед.

Персиваль стиснул зубы и слегка нахмурился, распрямляя спину.

– Поищу тебе какую-нибудь одежду. Советую первое время не надевать белья под брюки, думаю, ты сможешь это пережить. И что-нибудь, чтобы закрыть плечи от посторонних глаз.

Доктор огляделся, раздумывая с чего начать поиски, белую тряпку он отдал Сатину.

– Твой организм еще не до конца восстановился: после лихорадки прошло слишком мало времени.

– Как будто я этого не понимаю.

Холовора двумя руками прижал к прокушенной губе комок ткани. Протер лицо, стирая пот.

Персиваль принес еще банку пива. Пока Сатин пил, доктор опустил кейс на стол, открыл крышку и достал оттуда чистую тряпку, брызнув на неё медицинского спирта, тщательно удалил следы крови с ножниц.

– Придумай, как замазать следы на лице. Ты не должен давать им повода сомневаться в тебе. Нужно обставить всё так, будто в эту ночь ты не встречался с Ли Ян.

– Моя кожа под ногтями Ли, мои волосы на одежде Ли, моя кровь на его теле, мои слезы, сперма, слюна, мой пот, Ли Ян весь пропитался моим запахом… Не думаешь же ты, что этого будет недостаточно для подтверждения моей вины? И как только будет проведено вскрытие, я уже не смогу отрицать свою причастность.

– Если эксперт до сих пор не подтвердил твою причастность к смерти Ли Ян Хо, это может означать только то, что парень принял душ, избавившись от всех улик. Что он делал потом?

– Михаил… мне больно об этом вспоминать. Разве так трудно это понять?

– Ты не остался калекой и о произошедшем до сих пор никто не знает.

– Я должен быть благодарным? – Сатин чуть развернулся в его сторону, не поднимая взгляда. – Ли назвал меня конченым человеком. Неужели я больше ничего не стою? Эваллё сказал: «Папа, ты так жалок!» Это так? Скажи мне. Ты что-то разглядел во мне, поэтому ты терпишь меня? Или всё дело только в работе?

– Если тебя волнует мое отношение к тебе, то оно не изменилось. Пойми, ты не обязан расплачиваться за преступление Ли Ян Хо. Чужая вина не делает тебя ни хуже, ни грязнее. Я знаю, ты был о парне лучшего мнения. Нелегко принять его предательство.

Сатин снял с волос резинку – накладные пряди своей длиной почти скрыли рану на пояснице – и перебросил их копну на правое плечо.

– Я не поеду с тобой: хочу остаться с моей группой.

– Понимаю, но ты должен дать им время. Сегодня не ты один перенес крупное потрясение.

– Дерьмо свинячье, я никому ничего не должен!

*

Анна-Лиза сидела у стены, перекрестив на груди мощные руки с проступившими жилами. Она была у себя дома и свободно развалилась на стуле, вытянув длинные ноги. Рослая, в теле, в естественном свете, заливающем комнату, она казалась атаманшей из детских сказок.

У неё был звонкий раскатистый голос:

– Конечно, господин следователь, то, что Холовора убил этого мальчика, – всё это полнейшая чушь! Я знаю этого человека, он далеко не ангел, но на убийство человека не способен.

Резкое «убил» неприятно отозвалось внутри, под ложечкой засосало.

Пока ему не успели предъявить заключение об аресте, пока никто его не раскрыл и не заковал в наручники, он всего лишь независимый гражданин Суоми.

Анна-Лиза, он и следователь с напарником сидели в небольшой светлой комнате. Солнце еще не зашло и сквозь запыленные оконца выжигало лучами нехитрую деревянную меблировку и прелести эпохи постмодернизма: автоматическую кухню и новейший санузел. Открыли двери, но сквозняк не шел. На стол поставили баллон с водой, на тот случай, если кому-то захочется утолить жажду, и четыре пластиковых стаканчика, только подозреваемому запрещалось притрагиваться к баллону. Мужчины курили дешевые папиросы, Анна-Лиза недобро поглядывала то на них, то на него, а то её взгляд устало рассеивался. Следователь источал острый запах пота и чего-то маслянистого, белая рубашка с короткими рукавами едва сходилась на обросшей жиром груди – от этого зрелища тошнота усилилась, и Сатин отвел взгляд.

Напрямую Сатина не обвиняли в убийстве, но он по-прежнему оставался главным подозреваемым. Его спасало время. Пока не будет доказана его причастность, принимать серьезные решения рано.

Холовора врал напропалую. Нет, он не спал с Ли Ян Хо. Да, он напился до синих чертей. Ссадина на лбу появилась в результате того, что он упал с мотоцикла. Да, он развлекался всю ночь с девочками, жена тоже была там, она может всё подтвердить.