Камин-аут (СИ)

Группа уже заплатила шлюхам, чтобы те поддержали необходимую версию произошедшего. Этого вполне было достаточно, чтобы обеспечить Сатину алиби.

Что-то подсказывало, что пока ему верят. Нельзя было упускать подобную возможность, ведь раньше у него так замечательно получалось пускать пыль в глаза.

Следователь обмахивался отчетом, а напарник утирал салфеткой пот с шеи. Оба пребывали в дурном настроении и отыгрывались на нем. Из-за него им приходилось торчать здесь, когда они уже давно могли отбыть в свой отдел, где, по крайне мере, есть вентиляторы. Холовора не давал им того, что от него ожидали. Лучшим вариантом было бы сделать перекрестный допрос, но Тео Шенг всё равно ничего бы нового не добавил. Хотя Сатин, наверное, уже никогда не узнает, что китаец насочинял, одно было ясно: парень довел их до белого каления.

Следователь – тот, что был наиболее упитанный из двоих, с редеющими на макушке темными волосами и язвами на щеках, которые он пытался скрыть за щетиной, – уперся пухлыми ладонями в стол, как обычно делают стражи порядка в фильмах про преступный мир.

Он имел густой глубокий бас.

– Не думайте, что ваше имя убережет вас от подозрений, господин Холовора.

– Господин следователь, неужели вы думаете, что я настолько кичусь своим именем?

Жажда не давала ему покоя, язык едва ворочался.

– Нам плевать. Вы сейчас не в студии звукозаписи. Правила здесь устанавливаем мы.

Анна-Лиза презрительно фыркнула. В этот момент дверь хлопнула, и на пороге появилась Рабия.

Глаза её были сухими, ни следа того, что она плакала. На сердце стало спокойней.

Рабия не уехала, не бросила его. Она всё еще верила.

Напарник взглянул на женщину, а потом перевел взгляд на Сатина.

Его хриплый голос заядлого курильщика резал слух.

– Кто она?

При виде жены, в горле сжался ком.

– Моя супруга, Рабия.

Не сводя с него пытливого взгляда, женщина пересекла комнату. Обведя глазами полицейских, она повысила голос:

– Какое вы имеете право обвинять моего мужа?!

– Вы подтверждаете, что эту ночь господин Холовора провел с вами?

– Да, конечно! Этому полно свидетелей!

На последней фразе у неё пресекло дыхание, и она втянула воздух с сосущим звуком, как будто задыхалась здесь.

Сердце забилось чаще.

Её дыхание было тяжелым, почти астматическим. Рабия склонилась к мужу, обнимая того за плечи и прижимаясь щекой к волосам. Её слегка трясло. Сдерживать боль в его присутствии для Рабии оказалось куда труднее. Недолгое время она прижимала его к груди, гладила по лицу, волосам. Сатин слышал, как надрывалось её сердце. Из горла вырывался тихий болезненный шумок. Хотелось уберечь её даже от малейшей боли, закрыть собой.

Как ни странно, у следователей не возникло желания прервать их. Они равнодушно наблюдали за парой.

Нужно было упасть перед женой на колени и убеждать, что он не убивал, но Рабия и так прекрасно понимала, что в смерти Ли Ян Хо нет его вины.

– Поезжай домой.

– Я не ослышалась? – спросила Рабия, обращая взгляд на его лицо.

– Меня продержат здесь до вечера. Милая… тебе необязательно всё это время быть рядом. – Сатин коснулся её руки, погладил кожу, вбирая в себя её тепло.

– Обещай, что сделаешь всё, чтобы не дать заковать себя в наручники.

Рабия улыбнулась мужу, смотря на него с надеждой и любовью. Этого хватит, чтобы пережить сегодняшний день.

Она последний раз взглянула на полицейских и быстрым шагом направилась к двери, оставив за собой любимый аромат.

С минуту длилось молчание, после чего допрос возобновился.

– Как мы поняли, – заговорил следователь, удерживая взгляд столько, сколько было необходимо, чтобы допрашиваемый почувствовал дискомфорт, – эту ночь вы провели в обществе жены, отчего же не со своим любовником-китайцем?

– Я давно не видел её.

– И как же ваша жена относится к той половой жизни, которую вы ведете?

– Она принимает мою ориентацию.

– А может быть, она такая же, как и вы?.. Знаете, – чуть поразмыслив, сказал следователь, – мне жаль ваших детей. Трое детей – огромная ответственность. Сегодня случаи вроде вас, господин Холовора, довольно распространенное явление.

– Оставьте мою семью в покое, – сдержанно произнес Сатин, ощущая, как злость прорывается сквозь заслон.

Тут грубо влез второй.

– А почему бы нам не указать в депеше, что эти отметины вам оставил Ли Ян Хо, ныне покойный, за что вы его и убили? – напарник потряс пальцем перед самым лицом, указывая на синяк. – Причина может быть любая: женщины, деньги, бизнес, мировоззрение. Вы, господин Холовора, так же как сами нам и сообщили, набрались по первое число и в таком состоянии могли спровоцировать драку… Или вы получили их, эти отметины, в ходе завязавшейся потасовки, в которой, пускай и ненамеренно, убили своего музыканта. Версий много, но суть одна, а именно – вы как главное подозреваемое лицо! – этот голос был озлоблен, раздражен и устал, говорившему таким голосом меньше всего хотелось продолжать допрос, но говоривший не привык никому спускать с рук, и твердо решил выжить из него все соки. Смутить, запутать, измотать, но вытянуть правду.

– Кто угодно из моих людей может подтвердить мои слова. Я упал с мотоцикла, в тот момент на мне не было шлема, и я рассек лоб.

Протирка немного освежила кожу и наконец удалила засохшую кровь, но три часа под бдительным надзором, и Сатин снова почувствовал себя вываленным в грязи. Это было самое свежее дерьмо, которое ему когда-либо приходилось видеть, и он окунулся в это дерьмо с головой. На выщербленном столе вытянул перед собой горячие руки, чтобы они не касались распаренного тела. По лбу струился пот. Осоловелая тяжелая голова – наверняка, у него поднялась температура. Вид болезненный, мешки под глазами – об этом не надо было напоминать, он прекрасно знал, как выглядит. Рёбра ныли. Он всё утро пролежал на них, хотя сейчас стало немного лучше. Определить, закончился ли срок действия таблеток Ли Ян, не было никакой возможности. Уже не так хотелось выглядеть невинной жертвой. Сознаться во всем, даже в том, чего он не совершал, сдаться – только бы его оставили в покое. За глоток воды он сделал бы что угодно, даже позволил бы надеть на себя наручники. От того дерьма, что он здесь выслушал, хотелось проблеваться. Он отвечал на вопросы неохотно, с полным безразличием к своей участи, что выбешивало полицейских. Вскоре его предложения потеряли всякую смысловую связь. Белый просторный костюм из хлопка, с разноцветной абстракцией, который отыскал ему Персиваль, пропитался жарой. Длинные рукава Сатин опустил во избежание дополнительных вопросов: замазать следы насилия на запястьях времени не нашлось. Волосы расчесывать не стал, но «хвост» переделал, чтобы шея не парилась. Дырки в ушах почти затянулись. Еще одна маленькая неприятность. Ногти на пальцах отросли, и когда он только подстригал их в последний раз?.. Поневоле начал задумываться о подобных мелочах, пока следователь зудел над ухом, как поганый комар.

Сатин покрутил головой, разминая шею. Вода в баллоне мозолила глаза.

– В кармане покойного обнаружили прядь волос весьма специфического цвета. – Следователь уперся одной рукой в стол, другой указал на голову Сатина. – Это мелирование на ваших волосах не заметит разве что незрячий. И пока я не знаю никого, имеющего фиолетовый оттенок волос, кроме вас. Ваш локон и, я вас очень прошу, не пытайтесь это опровергнуть.

Разговор не вызывал в нем ничего кроме усталости.

Мужчины повышали голос, кричали, сыпали оскорблениями, заставляли смотреть в глаза, повторять одни и те же слова, снова и снова, пока мозг не начинал закручиваться спиралью, угрожали, а когда он начинал говорить – тут же прерывали.

Глаза болели и слезились, от чего выглядел он довольно жалким подозреваемым.

– Что же вам мешает взять меня под стражу прямо сейчас, в этом доме? – Сатин понимал, что это пустой блеф: он не был готов к аресту.

– Считайте, что это лишь вопрос времени. Скоро мы обязательно засадим вас за решетку!