Магистериум морум (СИ)

– СМОТРИТЕ ЖЕ НА МЕНЯ! Я – ЕСТЬ!

Крещёные опомнились первыми. Они поднялись с колен, протолкались к помосту. Отступников было больше двух дюжин. Магистр разглядывал их, пытаясь запомнить каждого.

– Мы разрушили церковь Сатаны! – заорал бельмастый. – Ты защитишь нас от его гнева?

– Дай нам коснуться тебя!

Они тянули руки, но помост был высок.

«Ошпарятся, идиоты», – подумал Фабиус.

И ощутил вдруг, как тьма внутри него, та, что живёт в каждом из людей, пошла болезненными трещинами.

Он тоже хотел верить. Верить в то, что где-то есть любящий и милостивый бог. Тот, что простит ему всё содеянное по умыслу или по ошибке. Бог, который тоже поверит в него, в мага и человека, в коем намешано проклятое и святое, чья кровь чадит, но и источает свет.

– ЛЮБИТЕ ДРУГ ДРУГА, КАК Я ЛЮБЛЮ ВАС, – вещал Борн. – Я НЕ ДАМ ВАШИМ ДУШАМ СГИНУТЬ В АДУ!

«Конечно, не даст, сам сожрёт», – думал Фабиус и всё равно ощущал благость.

Время остановилось. Его мысли и чувства стали вечными, медленными, тягучими и одновременно хрупкими, как стекло. Сразу – и миг, и навсегда.

И небо не выдержало.

Оно лопнуло, и перед стоящим на помосте Борном прямо в воздухе прорезалось зеркало.

Это было то самое дьявольское стекло, с которым магистр и Борн говорили в доме префекта. Только лиц в нём теперь отражалось больше – рядом с седым демоном Пакрополюсом стояли чернокожая женщина с мучительно алым маленьким ртом и худенький, вертлявый бес, его можно было распознать по чертячьему рыльцу, но голому, безволосому и от того несколько беспомощному.

– Остановись, Ангелус! Ты делаешь ошибку! – заорал старый демон.

Вся площадь выдохнула в ужасе. Стоявшие близко к помосту – попятились, наступая на дальних. Людям было страшно. Немногие из них раньше воочию видели жителей Преисподней.

– КТО ТЫ, ЧТОБЫ ПРЕПЯТСТВОВАТЬ МНЕ? – громогласно рассмеялся Борн.

Ангелус было, видимо, именем его или прозвищем.

– Ты спятил! – взвизгнул бес. – Они уничтожили церковь! Сатана накажет тебя!

– СПРОСИ ЕГО, КАК МОЖНО НАКАЗАТЬ ИЗГОЯ?

Эхо отразилось от неба и снизошло на площадь.

У магистра заныло в ушах, заломило глаза. Тело Борна светилось всё сильнее. (Одежда его, наверное, высохла и готова была вспыхнуть).

– ПРОЧЬ! – взревел инкуб, ощутив, видимо, что ещё немного и превратится в пылающий факел.

Он замахнулся на зеркало, оно покривилось, кривляя и лица, пошло трещинами, и через них стал пробиваться свет.

Фабиус догадался посмотреть вверх и не поверил глазам: исчезнувшее солнце показало тоненький серп.

"А, может, всё-таки затмение? Какие-то особенные условия, появляющиеся на небе лишь раз в 166 лет? Или в 200?"

Край солнца становился всё ярче. Люди на площади тоже уже таращились на него, тыкая пальцами. Только магистр заметил, как растаял Борн, и лишь подпалина осталась на деревянном помосте.

Страшная ночь уходила.

Голова закружилась, и Фабиус осел на мостовую. Чьи-то руки подхватили его, тонкие, необычайно сильные. Магистру было больно, но он не мог воспротивиться: мир плыл перед глазами.

– Придержи коня, – шёпот скрывал знакомый голос, но чей?

– Осторожнее переваливай! Рука… – голос Саймона.

Кто с ним рядом? Мальчик? Способный поднять и взгромоздить взрослого мужчину на коня, пусть и мешком?

– Я поведу, меня не тронут, а ты – уходи скорее!

Фенрир переступил, тело Фабиуса скользнуло по его спине, раненая рука вызвала в глазах вспышку света и сознание померкло.

Очнулся магистр Фабиус в крохотной комнатушке, по виду – дешевой, гостиничной. Однако в ней было окно, в окне – вечер, а у окна – крепкий дубовый стол, уставленный аптекарскими приборами.

Там же маячила спина Саймона, сосредоточенно растиравшего розмарин в маленькой фарфоровой ступке. Его свежий, чуть горьковатый запах и разбудил магистра.

Фабиус шевельнулся, ощутил тяжесть в правой руке, но не боль. Ощупал её левой, необычайно твердую и объёмную.

– Я наложил лубок, – не поворачиваясь, подсказал Саймон. – Однако перелома я не нашёл, только сильный ушиб, возможно, трещину. В ваши годы у вас довольно крепкие кости.

Фабиус улыбнулся. Он видел, что лекарь наблюдает за его отражением в начищенном медном чайнике, стоящем на круглой деревянной подставке.

Саймон фыркнул и тут же налил магистру травяного отвара из этого самого чайника. Отвар был в меру горячим, терпким и сладковатым. Магистр опознал мяту, валериану, мед и почки сосны.

Он приподнялся, сел в подушках, осмотрелся, ничего, впрочем, необычного не заметив: холостяцкое жилище – кровать, стол, стул, сундук. Видимо, Саймон квартировал здесь один.

– А где тот мальчик? – спросил маг, пытаясь вспомнить в подробностях утренние события, что отошли куда-то в пелену снов.

– Хел?

– Я хотел бы послать его в дом префекта, чтобы предупредить…

Саймон повернулся, нахмурил брови. Его чёрные глаза стали слишком строгими для юного лица.

– Кого предупредить? – спросил он.

Маг ощутил, что Саймон уже знает, КОГО.

– Это демон из Преисподней, – согласился он.

– Это – высший демон, – сказал Саймон. – Один из самых опасных.

– Что ты знаешь о демонах?.. – невесело усмехнулся Фабиус, не надеясь на ответ.

Но Саймон вдруг взял табурет и подсел к его постели.

– Не найдя магов в Гейриковых ямах, я продолжил искать, – сказал он.

Маг подался вперед.

– Нет-нет, вам нужно ещё полежать!.. – воскликнул Саймон.

И тут Фабиус вспомнил вдруг все события последних двух дней и ночей, и пот прошиб его.

– Что случилось на Ярморочной площади после того, как я упал? – спросил он, безуспешно пытаясь вызвать колдовское зрение.

– Всё хорошо, насколько оно вообще может быть таковым. Горожане разбежались – поражённые или напуганные. Разбойники и крещёные всё ещё осаждают ратушу, но штурмовать не решаются. Я думаю – ждут темноты. Ваш демон исчез, похоже, он в доме префекта.

Фабиус допил отвар и ощутил голод. Тело торопливо заживляло раны. Это тоже было хорошо. До ночи он успеет поесть и выслушать Саймона. И решить, что делать дальше. Штурма ратуши нельзя было допустить. Город ждала зима. И голодные беженцы, которых с каждым днём будет прибывать из Дабэна всё больше.

– Так что же ты нашёл в Гейриковых ямах? – спросил маг.

– Я расскажу. Но сначала я спущусь на кухню за пирогом и вином, – Саймон поднялся и направился к дверям. Обернулся. – Ночной горшок вы легко достанете из-под кровати, если опустите вниз левую руку.

– Только не с рыбой… – крикнул ему в след Фабиус.

Пирог оказался с луком и зайчатиной, сочный и вкусный. И вино – не самое скверное.

– Я просидел полночи, болтая со стражей. Я лечу там узников, а иногда и охрану, – рассказывал Саймон. – Беру недорого, формально я всё ещё ученик. Охранники благоволят ко мне, норовят поболтать о своих болячках. Я видел, как начался бунт, и вовремя бежал.

Он встал, отрезал магистру хлеба и сыра.

– Ешьте, как следует, вас ведь недолго удержишь в постели.

– И что было дальше? – магистр взял горбушку и откусил, запив вином.

– Не получив иного задания, я решил, что нужно продолжать поиски магов.

– Я просто не смог ответить на твоё письмо.

– Теперь я понимаю. Но тогда… Я крутил задачу и так, и эдак. И на рассвете решил посетить тюремное кладбище. Сам не знаю, на что я рассчитывал, думаю, интуиция толкнула меня. Казалось бы, кто же будет хоронить магов под своими именами? Но я ходил и читал надписи на могильных плитах. И вдруг услыхал плачь. В общем-то, плачь на кладбище – дело обычное, если кого-то хоронят. Но тут я, похоже, был один. Кто же плакал? Я присмотрелся и заметил рыдающего мальчишку.

– На рассвете?

– Это и мне показалось странным. Если бы я увидел его вечером, когда горожане приходят семьями навестить могилы… В общем, я подошёл к нему и заговорил. Так мы познакомились с Хелом. Он и показал мне место, где двенадцать веков назад горожане поставили виселицы, чтобы казнить трех магов, подписавших договор с Сатаной вопреки воле городского совета. Виселицы давно сгнили, но к удивлению своему я увидел, что кто-то восстановил их на том же самом месте. И свежие кости лежали под ними. Я нашёл обломок фибулы и остатки плащей.