Магистериум морум (СИ)

Маг тронул каблуками Фенрира и, покачиваясь, поскакал к улице Обувщиков, огибающей Ярмарочную площадь. Было бы глупостью переть напролом, даже скрываясь под чужой маской.

Он мысленно обратился к демону, но не ощутил его. Неужели бунтовщики всё же штурмуют дом префекта?

Но размышлять было не время: навстречу выкатился десяток, вооружённых кольями, людей. Людей ли?

Маг пустил Фенрира галопом, вцепившись здоровой рукой в гриву. Жеребец смял вставшего на пути, рванул зубами второго и вынес хозяина, едва удержавшегося на его спине, на ещё более узкую и грязную улочку, выскочил снова на Обувную, потом на Мясную, всю пропахшую кровью и убоиной, и вынырнул у самой ратуши.

Перед высоким каменным зданием – в целых три этажа – бандиты заводили толпу, разжигая в ней страсть к убийству и грабежам.

Страсть эта дремлет в людях всегда. Трудно не поддаться ей, особенно если ты сыт. Не от голода бывает большинство бунтов. А лишь от того, что сытое брюхо не желает урезания рациона или требует разнообразия. Истинно голодающие не бунтуют – они умирают.

Возле самого входа в ратушу толпились стражники. Их было два десятка – копейщиков и лучников. Совсем немного, но толпа пока сомневалась, скольких принести в жертву.

Окна первого этажа ратуши были закрыты изнутри тяжёлыми ставнями. Фабиус мельком глянул по окнам второго, определяя, есть ли там люди.

С болью отметил, что у окон стоят и торговые, и плащи магов тоже синеют. А в первых рядах осаждающих толкалась уж точно не городская чернь. И уже несли от соседнего дома бревно, чтобы соорудить таран, а двое ловкачей дразнили невеликую стражу.

И тут Фенрир задрожал весь, и дрожь его передалась магистру. Маг ощутил в воздухе что-то странное и незнакомое. Он оглянулся, но на площади, вроде бы ничего не изменилось. Разве что потемнело вдруг, но, может, это у него потемнело в глазах от усталости?

Неожиданно сильный порыв ветра поднял клуб пыли и погнал его по Мясной улице. Тьма стала явной, плотной, холодной, и Фабиус поднял голову: посмотреть, что там, наверху, может происходить в полдень? Да так и застыл, завороженный чернеющим небом.

Тяжёлые злые тучи стягивались к тускнеющему солнцу. Шли они лавиной, сразу со всех сторон, словно их выливали в небо из четырёх сосудов.

Вот уже завыли по дворам испуганные собаки, захрапел и прижал уши Фенрир. Мрак нарастал. Солнце ещё сопротивлялось ему, но теперь уже и люди на площади стали бросать свои дела и свары и задирать головы вверх.

Часть IV. Rubedo

Рубедо – четвёртая и последняя стадия Великого Делания. Осуществление брака Меркурия и Серы.

Она связана с планетой Юпитер и Солнцем, с четвёртой лунной фазой. Продуктом её является философский камень, он же магистерий, ребис, эликсир философов, жизненный эликсир, красная тинктура, великий эликсир, пятый элемент. В описаниях средневековых алхимиков это суть реактив, необходимый для успешного превращения металлов в золото, а также для создания эликсира жизни.

Глава 22. Смерть или смирение?

«Мы все едем на казнь в одной и той же телеге: как я могу кого-либо ненавидеть или кому-то желать зла?»

Сэр Томас Мор, перед тем, как его обезглавили

Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.

Год 1203 от заключения Договора,

Месяц Урожая, день 13-й

Мир умирал, пожираемый чернотой.

Фабиус спешился, намотал на здоровую руку поводья и замер, глядя в чёрное небо, где солнце становилось тоненьким лунным серпиком, готовое исчезнуть совсем.

«А если это смерть? – думал он. – А что я успел сделать за своё малое время?»

Магистр вдохнул полной грудью и ощутил, как болезненно сладок пыльный вонючий площадной воздух.

Солнце скрылось. Это не было затмение, он не раз наблюдал их. Полных затмений ещё не происходило на его памяти, а прожил маг много. Он видел, как солнце лишь тускнело немного, и в ясном безоблачном небе этого почти не было заметно без закопчённого стекла. Разве что, тучи давали простолюдинам возможность заприметить как один бок светила становился вдруг ущербным. «Наверное, Сатана отгрыз от него кусок», – судачили тогда во дворе прачки.

Как-то раз «непорядок» с солнцем заметил и старший конюх. Он долго топтался у крыльца меленького домика, неподалёку от башни, где Фабиус привык завтракать и обедать.

Служанки боялись носить еду в магическую башню. По вечерам маг, порой, прихватывал с собой жареное мясо, большую луковицу, яблоки и хлеб, но днём предпочитал есть горячее.

В тот раз толстуха Малица расстаралась с блинами, и конюх извёлся, ожидая хозяина, а солнце к тому времени перестало являть миру свой щербатый бок.

Фабиус вышел, долго непонимающе смотрел в небо, он тогда не вычислил ещё сути затмений, но наблюдал их много. Он стоял и думал, как же разъяснить конюху без сказок, что солнце и луны – подвижны, и что есть у них свои секреты небесных танцев.

– Тучи это, – сказал он, наконец. – Очень далёкие тучи закрывают солнечный бок. Если бы Сатана хотел сожрать солнце, так съел бы и не подавился!

И вот его слова вернулись теперь и жгли сердце.

Магистр понимал, что мелкие быстрые луны – Ареда и Сциена – просто не могли своими тенями полностью и надолго закрыть солнце. И вот оно гибло. Так что же творилось с ним?

А он? Что? Что он успел дать этому миру в память о себе? Построил магическую башню? И она будет торчать теперь одиноко на острове Гартин? Вряд ли подчинится её магия кому-то, кроме… сына.

А мальчика больше нет. Нет, и не будет! Пора уже смириться с этим, стянуть края раны суровой ниткой!

Магистр закричал, но это был безмолвный крик. Дикий и страшный, исказивший черты его лица.

И ему ответил беззвучный многоголосый вой. Это выли люди на площади. Каждый о своём. Молча и вместе.

Ярмарочную площадь накрыло мраком. Если даже Фабиус был угнетён и испуган, то чернь оказалась просто раздавлена новой страшной бедой, обрушившейся на город.

Горожане жались друг к другу и потихоньку скулили от ужаса. Им казалось, что это Сатана мстит за разгромленную церковь, пожирая солнце. И теперь они останутся без света и без тепла. И город погибнет. И надо бежать – а вдруг это бедствие охватило лишь мятежный Ангистерн? Вдруг в других городах – светло?

Но мрак был таким плотным, что они не видели, куда бежать. Вспыхивали искры – кто-то дрожащими руками пытался поджечь самодельный факел из тряпок. Получалось плохо, и в этом люди тоже видели знаки беды.

И тут, словно из глубины земли, раздался огромный глас:

– ЧТО ЖЕ ВЫ НАТВОРИЛИ, ДЕТИ МОИ?

И Фабиус с облегчением узнал голос Борна.

Колени мага ослабли, он едва не опустился на грязную мостовую. Однако здоровая левая рука… (теперь – здоровая, какая ирония!) так крепко вцепилась в повод, что Фенрир заржал от боли, рванулся, и магистр… пробудился.

По-иному это чувство назвать было трудно. Наблюдая, как оседают на землю люди на площади – и бунтовщики, и солдаты – он понял, что ватные колени – демонический морок.

Борн был силён. Он поверг толпу ниц, смёл горожан с деревянного помоста и явился там сам – прекрасный и сияющий.

Одежда его тоже вполне соответствовала моменту – белоснежная рубашка, вся в кружевах, длинный алый плащ. Всё это, несомненно, было похищено из гардероба префекта, но к пылающим глазам инкуба шло необычайно. Воздух слегка кипел вокруг его горячего адского тела, и оно светилось в темноте.

«Рубашка может и задымиться», – подумал магистр.

«Мы намочили и её, и плащ, и штаны от камзола», – легко откликнулся Борн и продолжал уже раскатисто, на всю площадь: