Калейдоскоп вечности (СИ)

- Вот это да! - мгновенно вскочил на ноги один из мальчиков, показывая пальцем в небеса, откуда на землю спускался феникс, полыхающий ярким пламенем, но когда перья его опускались к радостным лицам, то те не обжигали, а мягко растворялись в золотистых искрах. - Голограммные созвездия, птица вечности, вы видели! - не унимался малыш.

- Успокойся, сегодня же последний день перед официальной церемонией, - покачивая ножками, сказала девочка, несмело пробуя на вкус сладкие орехи. - Ничего удивительно, что в администрации во всю готовятся к торжеству. Мне повезет, если я во второй раз в своей жизни смогу увидеть такой наплыв торговцев и такое великолепие на улицах за один день. Все только начинается, нужно дождаться кульминационного момента в полночь, наверняка будут салюты и фейерверки, а еще будут разносить карамельные цветы.

- Интересно, а мы сможем увидеть кого-нибудь из участников? - взволнованно шептал про себя другой мальчик, нацепив себе на глаза диковинную мраморную белую маску, на которой расходился крест из четырех крупных рубинов, дабы скрыться от посторонних глаз. Он смущался под случайно брошенными взорами в его сторону и неловко косился на порванные штаны на коленках, прислушивался к гомону дорог и треску деревянных повозок, перевозивших цветы и декорации для театральных постановок, которые будут ставиться на главной площади до самого рассвета, куда он не сможет попасть из-за наплыва гостей столицы. Ему повезет, если он сможет мельком взглянуть на великолепный костюм актрисы, что будет исполнять роль османской принцессы, полюбившей человека из вражеского лагеря - в народе говорили, что для создания праздничного наряда съехались тысячи лучших ткачих, которые вышивали на ткани золотыми нитями азалии и чудотворных существ. Эту легенду столько раз рассказывали, что она стала одной из самых любимых и узнаваемых в его краях. Огненные перья феникса сыпались на землю, застилая карминовым оттенком голубое сияние неба. Маленькие пальчики осторожно подхватили перо, стремительно растворяющееся в воздухе, оставляя после себя приторный аромат розы.

По двухструнной эрху проходил золоченый смычок с рукояткой в виде свиристели, отчего отрывистый этюд наполнился звуками капель дождя, и многие действительно поднимали головы к небу, прикрываясь рукой от яркого света, ожидая почувствовать на лице леденящие крупицы слез небосвода. Дворянские кортежи длинной в несколько сотен метров проходили в сопровождении крупных белоснежных тигров, в серебристо-синих глазах проходила узкая черная расщелина, и любой, кто осмеливался заглянуть в лицо смертоносному хищнику, был одарен пугающей разинутой пастью. Дети знатных родов скромно и уверенно сидели на атласных перинах, не оглядываясь по сторонам, и не выказывали неуважение к более бедным слоям населения. Многие привозили с собой целые караваны с провизией: чистой водой и хлебом, фруктами и дичью, в настоящее время больше всего ценилась пища. Темные создания, наславшие на человечество свои гнев и злобу, показав истинное значение жажды и голода, сделали невозможным продолжение стабильного получения урожая, и многие посевы и поля с пшеницей уходили к особым районам, выстраивавшим вокруг себя защитные стены, но и те порой не спасали от набегов существ сумрака. Одни были как люди, и даже оставались жить на многие столетия в отдаленных от столиц империй поселениях, как знахари или предсказатели, требуя взамен соответствующую плату, и люди были готовы получить желаемое бессмертие и мечту, лишаясь жизни и прощаясь с воспоминаниями и эмоциями. Другие были сотканы из человеческих снов и кошмаров, принимая различные формы и внешность, обладая каждый своей уникальной опасной способностью. Со временем человечество научилось бороться с неизвестными, рожденными под покровом ночи и лазурным светом лунного диска, но они все еще бродили и оставались жить в тени среди людей, и беда всегда приходила неожиданно. И в этот день, знать жертвовала народу большую часть сбережений, отдавая дань и благодарность за дарованную и сохраненную жизнь их предкам Великими Судьями. Наследники благородных фамилий никогда не боялись марать свои красивые одежды, подходя к порогу бедного крестьянина, склоняя перед ним свою голову, увенчанную тиарой или небольшой подвеской на лбу, принося с собой чистую одежду и мишки с рисом, которых хватило бы на неурожайный год, чтобы прокормиться семье из пяти человек, обещая предоставить достойное образование его несовершеннолетним детям. Флейтисты, скрипачи и барабанщики в красных мантиях с золотою вышивкой играли на лучших инструментах, и солнце никогда еще не казалось таким теплым и нежным, ласковым, касаясь людей своим светом, как влюбленный проводивший кончиками пальцев по алым губам своей единственной возлюбленной при долгожданной встрече.

И посреди буйства красок и лаконичных торжественных празднований, веселья и долгожданного спокойствия, возбужденного восторга и пересечения дорог, сплетенных из человеческих судеб, шел юноша. Волосы цвета пепельного сумрака касались ворота черного безрукавного пальто, оголявшего восхитительного медного оттенка кожу, и по рукам его, плелись тесьмой тонкие золотые браслеты в виде стеблей и ростков цветка. Он был самым счастливым человеком, свободно гуляя по улицам и впитывая в себя запахи мирской суеты, и когда он делал новый шаг, внутри него словно распахивались крылья свободы, готовые унести его в бескрайний простор. Но когда он проходил мимо людей, одни почтительно склоняли головы, другие настороженно старались избегать, а третьи безмолвно провожали тем взглядом, с каким могли бы сопровождать хвалебную благодарность за спасение и защиту солдату, идущему на смертный бой. И доказательством тому служили два высоких черных копья за его спиной, находящихся в кожаных ремнях. Они были изготовлены из темного металла и, если обычный человек пытался прикоснуться к ним, то он в секунду лишился бы руки, таково было свойство его орудия - отвергать чуждое инородное тело. Эти два оружия одинаковы, как зеркальные братья, являющиеся продолжением сущности одной единственной личности на всем свете, преданные и неизменные в верности своему властелину, как само время, ни на секунду не прекращающее свой бег. Глаза его были, словно голубые топазы или осколки неба отраженные в крохотных озерах на замысловатых брусчатках дорог после долгого ливня. Рубиновая серьга отбрасывала розоватый свет, и когда он проходил через каменный западный мост с виртуозными боковыми арками и спиралевидными столбами, которые обхватывали толстые кольца небесных драконов из голубого стекла, он остановился возле одного из пролетов, где играли дети, весело хохоча во все горло. Те прыгали в кристально-прозрачную воду и плавали вместе с цветными мелкими рыбешками, болтая ногами, как бы уподобляясь им, их голоса звенели, словно игра бубенцов и струны сетара, наполняя живительным благом. На мраморные ладьи заходили сотни жителей и приезжих, чтобы со стороны реки полюбоваться на раскинувшийся белоснежный город, издалека прячущийся за сизой дымкой, и выбрать место для ночлега из живописных старинных домиков с протекающими по переулкам мелкими водными каналами. Со стен здания Правительства летели зеркальные струи искусственного водопада, и в ночи он напоминал млечный путь, падающий с небесных высот, затмевающий великолепие звездных огней. Шхуны из ливанского кедра проплывали под мостом, доверху забитые спелыми и сушеными фруктами, бочками с рябиновым и каштановым медом, сладкими винами, как нектар, и сотни гребцов напрягали мускулы на руках, поднимая весла высотой в несколько десятков метров. Фраус облокотился на широкие перилла, задумчиво смотря за шаловливой ребятней, совершающей изощренные сальто, вставая один другому на плечи, и с силой отталкиваясь ногами, совершая немыслимый переворот. И такой неописуемой и ни с чем несравнимый радостный крик вырывался из них, что в юноше на секунду закралось чувство зависти, которое так же быстро улетучилось, как и появилось. Он задавался вопросом, почему остановился и бездумно тратил свое отведенное для поисков попутчицы время понапрасну? С раннего утра, он расталкивал Дею, что спросонья протирала заспанные глаза и неловко приглаживала, вставшие пшеничными колосьями волосы, приводить себя в порядок и скорее просыпаться. Он не желал тратить ни единого мгновения, скорее рассмотреть все дороги и каждый уличный пролет, но если быть откровенным и покаяться, то ему невыносимо хотелось, чтобы она проснулась. Открыла свои чудесные глаза, которые сияли в сумраке ночи, когда она укладывалась в постель, сворачиваясь калачиком и плотнее кутаясь в широкие простыни и ворох одеял, исчезая из его видения на долгое время сна. Люди не могут без сна, как не могут без пищи и воды, солнца и воздуха, поэтому он шел на компромисс, и усаживался на подоконнике, откуда всепроникающий свет полного новолуния, освещал ее лицо и овевал, словно ласковый морской бриз. Иногда юноша даже не моргал, чтобы ни на долю секунды не упускать ее из вида и гадать, от чего под веками так бегают глаза и что ей снится. Ведь там, в долине забытья ей видеться что-то невероятное и фантастическое, вот бы попасть к ней в сновидение и разговаривать всю ночь, чтобы наутро вместе открыть глаза и вместе вступить в новый день. И время тянулось долго и мучительно, оно проходило столь скоро, когда она бодрствовала, и наступало столь долго, когда почивала. И вот уже когда нарастающее волнение города было непереносимо слуху, Фраус вскакивал с насиженного места, вскидывая вверх одеяла и шерстяные шали, которыми Дея обвязывала всю себя, словно боясь замерзнуть от холода, он начинал улыбаться, потому что всего через мгновение она распахнет свои глаза, что предстанут миру и его бытию. Он еще долго будет ждать, пока она соберется, заплетет длинные темные волосы в косички и уложит в элегантные колечки по бокам, прикрыв их золотым платком; немного покапризничает, рассуждая о приготовленной для нее им одеждой, а потом промолвит с невероятно нежной улыбкой, которую он жаждал увидеть с самого ее пробуждения: "С добрым утром!". Ослепленный счастьем, он был слишком самонадеян, отпустив ее в торговые ряды. Эта девушка со своей нарочитой любознательностью убежала вперед, оставив его в убогой и ничтожной роли беспризорника. Дея напоминала птицу, что дай ей волю, для которой по доброте сердечной распахиваешь клетку, улетит прочь, позабыв навсегда о своем хозяине. Мгновение назад, он еле касался ее пальцев, боясь приблизиться и стиснуть в ладонях хрупкую кисть, а теперь бродит по бесконечным как пространство и вечным как время улицам огромного города. Но правда была и в том, что ему нравилось находиться в состоянии поиска, и новая встреча при долгой разлуки придавала его жизни больше значимых, бесценных моментов.