Калейдоскоп вечности (СИ)

- Ты всегда находишь себе любимчиков на арене, - сказал мастер, не разделяя разожженного любопытства и взбудораживающего интереса своего гостя. - Но пока, ни один из них не принес тебе освобождения от бессмертия и череды несчастий, настигающие Великие Империи и общество, которые ты пытаешься сохранить, принося в дань людскую кровь. Пальцы легко переливали черные и бардовые жидкости из одного флакона в другой, и крупные драгоценные кольца отсвечивали лазурью и бирюзой; если он проронит хоть одну каплю на кожу, то она прожжет ее до мяса, расщепляя кости и сухожилия. От консистенции расплавиться металл, а земля иссохнет, превратившись в пустырь, разойдясь трещинами и буграми. Он закупорил прозрачный флакон крышкой из цельного изумруда и крепко затянул прочной тонкой веревочкой, поставив на высокую стеклянную подставку, где хранились дюжины похожих снадобий.

- Я посмотрю на него, - пробормотал лавочник, рассматривая черную пустоту в своих зрачках в отражении багряной жидкости, колыхающейся в многоугольной кристаллической форме. Он поднялся из-за стола, тихо отодвинув кресло с высокой деревянной спинкой, и пообещал:

- Твое поручение будет исполнено сегодня. Надеюсь в предупреждении того, каковы будут последствия, ты не нуждаешься. Ароматные подсвечники и яркие огни в канделябрах затухали один за другим, пропуская длинную волнообразную струю дымки, передавая главенствующую силу мягким солнечным лучам, тянущимся сквозь шторы и падающие на хрустальный алый дворец. Казалось, что яркий рубиновый свет исходил из внутреннего строения архитектурного чуда, а не отражал непорочный и благородный оттенок солнца. Дворец наполнял плотный холодный и ощутимый сумрак комнаты загадочным сиянием, и темнота утопала в атмосфере неописуемой благости цвета крови.

Представитель проводил его удаляющиеся по деревянному коридору шаги леденящим и скорбным взглядом, будто провожал на помост смертника греховную душу, безнадежно канувшую в бездонной пропасти тьмы. Он чувствовал жалость к этому существу, объятому тенью неизвестного и пугающего прошлого. Он знал, что этот человек не допустит его до своих сокровенных воспоминаний. За столько лет, он так и не узнал, что в действительности представляет собой оборотень, прячущийся за человеческой маской - в чертах лица его отражалась то невероятная жалость и доброта, то необъяснимая жажда и непреодолимый гнев. Но между ними существовала крепкая и нерушимая связь общей цели, которой они объединены до поры до времени. Его длинные локоны взметнулись серебряной паутиной, когда он отодвигал седзи из темного эбенового дерева и холодный порыв ветра вместе с щемящей пеленой солнечного света затопили комнату, овеяв каждую из вещей. Золотые колокольчики, подвешенные на тонкие цепочки с крупными вставками яшмовых бусин, мелодично зазвенели, и несколько капель с водяных часов упали на черную плитку пола, мгновенно впитав в себя крупицы времени, а сверкающие солнечные блики отражались от зеркал в резной раме, украшенной роскошными образами цветущих растений и морских раковин, принимающих живой и осмысленный облик. Подручные, завидев белоснежную мантию, подхватили металлические ручки красного деревянного паланкина, приоткрывая шифоновый алый полог и ставя перед его ногами небольшую ступенчатую лесенку, женщины зажигали кадила, задувая длинные палочки с зажженным концом зеленоватого огня, и заливали кипятком смесь из душистых трав, отдающих сильным жасминовым духом. Их лбы украшали золотые подвески с кулоном в виде прозрачной слезы, а кожа была их цвета топленого молока, по которой шли мелкие китайские аспидные письмена из великого Пятикнижия, расходившиеся даже на веках глаз. Длинные ухоженные ногти покрывала филигранная серебряная сетка с мелкими сапфирами, и когда прислужницы приподнимали керамические чаши, наполняя их янтарной жидкостью, драгоценные камни сияли, и казалось, что руки их были пропитаны целебной магией. Когда его эскорт двинулся вперед, представитель в последний раз посмотрел на небольшую застройку с багряной черепичной крышей, перекрывающую вход в жилище лавочника перекрестной деревянной калиткой. Весной на задний двор слетаются цапли, расхаживая грациозной походкой по мутно-изумрудной воде, ослепляющий чистотой и изяществом белоснежный образ с черными полосами на крыльях, а когда те взлетают, поднимая веером блестящие холодные искры и изгибая узкую длинную шею, сердце зрителя замирает от предвкушения полета в далекие и бескрайние пучины облаков, в синеющую гладь небес. Неважно знойное то были дни, испытывающие простого обывателя удушающей жарой или сезоны дождей, от которых сердце сковывало равнодушием за долгие недели нескончаемой влаги и промерзлой земли, смотреть издалека на этих крылатых созданий было равносильно мгновению спокойствию. И пусть это было кратковременное утешение перед предстоящей болью утраты, он был счастлив и влюблен в часы, наполненные спокойствием, разрушаемым ночным пением цикад или мчащимся шумом дождя. Теперь это время больше не наступит никогда, он знал это. Завтрашний день станет началом новой истории, которая преобразит действительность, как это было когда-то. Представителю были знакомы эти ощущения, когда холодеют ладони, а в груди томится волнение, ускоряющее сердечный ритм - приятное и больное ожидание, которое закончилось. Начиная с первого дня, когда его высокие сабо ступили на белую лестницу здания Правительства, он расставался с беззаботной жизнью шестнадцатилетнего мальчика, и мать утешительно улыбалась ему - приободряющий взмах руки, означающий прощание; и заканчивая бесчисленными часами одиночества, и пугающая вечность ответственности и обязанности перед всем человечеством. Груз, мучавший его на протяжении стольких лет, постепенно исчезал, а за ним приходила неизвестность, что наступит завтра. Он вспомнил глубокие, как морская пучина глаза, в них отражались сопротивление и отчуждение, укоренившаяся ненависть, отвращение и стремление защищать любимых. И прежде доводилось ему встречать таких как он, и восхищаться ими, но такого яростного и сильного взгляда, он не видел ни у одного из тех, кто взошел на один из хризантемных престолов.

Солнце было в зените, и казалось, что золотистый диск скользил среди морозно-белых облаков, и шум рыночных площадей старого города заглушал рев стихии ветра, срывающий снежные лавины с высоких гор. Служители подняли паланкин, быстро пересекая арочные ворота, уводящие прочь в узкие и малонаселенные улочки, где отставала от стен отсыхающая краска и сливались с растительностью когда-то знатные дома. Чай обжигал горло и согревал тело, но не исцелял душу. Его душа будет исцелена уже завтра, когда наступит новое столетие, открывающее иные границы будущего и представляющее небывалых людей, которые изменят этот мир навсегда, дав начало новой эпохе. С того момента, все изменится окончательно. И перемены, которых он не ожидал увидеть уже никогда, наконец-то наступят. Когда-то давно, подобное происходило с человечеством, незнающим мощи стихий и силы мыслей, жажды и алчной жадности власти, теперь все повторяется. Истории свойственно приходить вновь в обновленном амплуа, но повторяться с той же трактовкой событий. В чай окунулся красный лепесток, похожий на тонкий и изящный изгиб лепестка дерева сакуры, но то было другое древо. И если оглянуться по сторонам, то можно увидеть древесные дома, плотно лепящиеся друг к другу, усеянные сплошь и рядом покрывалом из алых лепестков. И будто сама земля плакала в этих местах. Дорога, выложенная когда-то ровной плиткой, расходилась, образуя бугры и длинные трещины, и вела к садам, засаженными деревьями, на ветках которых распускались великолепные багряные цветы, так похожие на горячую кровь, струящуюся по жилам. И солнечный свет освещал разрушенные часовенки и храмы, и провожал путников к высоким ступеням, уходящим к вершинам гор.

Его слуги шли по мерзлой дороге, ступни ног раскраснелись от длительных переходов, но лица оставались бесстрастными, словно делая каждый шаг, те не ощущали острой боли от ссадин и болезненных мозолей, которые стреляли колкой и резкой струной по нервам при соприкосновении с грубой и жесткой землей. Когда же они подобрались к концу аллеи, аркой упругих и гибких ветвей прикрывающих небо, перед ними возник длинный лестничный подъем, достигающий дворцовых стен, стоящих на самом возвышении. Толстые колонны придерживали целый архитектурный комплекс прямоугольной формы, занимающий площадь равную половине Шанхая, а внутри ряды богато расписанных построек - храмов и молитвенных башен со свитками, хранящие знания о религии и научные открытия, догмы и легенды, не утерявшие ценности до настоящего времени и таящие в себе частицу правды, собранные со всего мира в течение долгих лет. Залы посвящения, которые украшали свыше десяти тысяч мастеров, высеченные памятники двенадцати Рефери, гордо восседающих на своих божественных престолах, и возле каждого из них стоял божественный зверь - символ их непобедимости и могущественности, а были и такие места, где можно было проходить только по специально обустроенным помостам, смотря на полную реконструкцию трех Империй с точным отображением цветочной резьбы по имперским домам, и стремящихся к верху острых шпилей британских зажиточных домов. Были и в этой небесной обители и склепы, и темницы, где до сих пор пленились герои прошлых времен. И первый представитель знал историю каждого из них, их судьбу и их конец. Новое столетие приносило с собой имена бравых храбрецов и страстных возлюбленных, встречающихся на поле битвы. Незнающие настоящих имен те влюблялись, а потом отчаянно ненавидели, узнавая на арене символику враждующей страны. Почему две Империи так стремились подавить друг друга? Из чего родился гнев, и появилась семя тьмы во всех отпрысках обеих знатных фамилий? Отчего не рождались счастливые концы? Обстоятельства, долг или принципы? Представитель остановился возле сверкающих белых дверей, но пройти внутрь невозможно - нет, ни ручек, ни ключей, способных отворить и впустить посетителя в пустой зал, ни замков и прорезей, и любой другой посчитал бы это обычной стеной, выделяющийся на фоне остального балконного периметра витиеватыми лозами гибискуса. И только некоторые знают, что внутри не только пустое пространство, а еще и темница для одного из британских царевичей, спящего мертвым сном. И великий князь более не проснется, сила воли того слишком слаба, чтобы протиснуться сквозь сладостное и безмятежное забвение, нежели распахнуть глаза и встретиться с жестоким настоящим.