Калейдоскоп вечности (СИ)

Его не отчитывали, а скорее пытались переубедить и доказать неправоту, но все внутри клокотало и бурлило, а сущая ярость превращала остатки самообладания в размозженное темное и бесформенное пятно, ядовитые голоса звучали в ушах, выжигая гнилые глаголы и извращенные прилагательные ползучих тварей. Они хотели ее, вожделение отпечаталось в тональности звука - отрывистое и приглушенное дыхание и легкий, но заметный румянец на впалых щеках. Первым неудержимым желанием было стереть неподобающих созданий - окаянные и презренные - им следовало пасть на колени с благодарностью о его милостивом решение, а они, не сдерживая позывов к боли, так разочаровали ничтожными попытками вырваться из плена и корчились, неестественно выгибаясь всем телом каркая и кряхтя неразборчивые мольбы. Никто не смел говорить о Софии устами грешников, им было позволено смотреть на ее облик в раскосых лучах зарева, на великолепие темных кудрей, украшенных сапфирами и медовый блеск глаз в обрамлении густых ресниц в разноцветье причудливых теней в форме черных бабочек и цветочных лоз, в лоскутном шелке и тончайшем шифоне. Она принадлежит ему

Повисло минутное молчание, и острота страха витала грозными облаками. Серебреноволосый юноша улыбнулся, и обошел его, покидая зал неспешным шагом, и эхо его тапочек отталкивалось от гранитных стен готического дворца, а вровень звучавшие драгоценные заколки в волосах били магической свирелью. И это наводило непомерный ужас, обыкновенное действие вроде шага - не слишком расторопное или спесивое - выводило из спокойствия. А его последний прощально брошенный взгляд светло-серых глаз, когда многотонные ворота раскрывались перед ним, впуская потоп теплого солнечного света и оттеняя облик, напоминало фрагмент из давно потерянных, но важных воспоминаний, и как бы не старался кто-нибудь припомнить улыбку, полную неразгаданных тайн и необъятной мудрости, никто отчетливо не мог сказать, где уже видел такое выражение лица - милосердное, всепрощающее и доброе.

- Господа, надеюсь, вы все подумаете над своими действиями. К большому сожалению, о продолжении назначенного собрания в таких обстоятельствах не может идти и речи, перенесем совещательную часть на неопределенное время, но я очень надеюсь, что наша следующая встреча станет скорой, нежели поздней. Столица предоставит вам все необходимое. Сейчас приоритетное и центральное значение имеет Турнир и все завершающиеся к нему приготовления. Герцог де Иссои, - обратился он к Скаю, стоящему к верховному представителю спиной, не смея оглянуться, потому как не чувствовал стыд за совершенное, и именно это укоряло его совесть, - я рад наконец-то встретиться с Вами. Надеюсь, что таковыми Ваши намерения будут до самого конца, куда бы ни привила нас судьба. Защищайте любимых, ведь именно потому мы и живем в этом броском и жестоком мире.

И тогда Скай действительно обернулся, но увидел он лишь, как мраморные врата закрывались под упорным поворотом рук стражей, двигающих монументальные золотые рычаги, а свет не давал разглядеть, ни лица, ни тонкой фигуры, слившейся воедино с ярчайшем светилом. Он смотрел на быстро стирающуюся охристо-желтую полосу, в душе желая повернуть время вспять и успеть пробежать за человеком, уже уходящего прочь и спускающегося по широким и длинным ступеням там за толстыми и красочными дверьми есть что-то особенное, почти неуловимое, невероятно близкое сердцу. Но что именно - личность, материальный объект или нераскрытая эмоция - разгадать это было неподвластно его разуму.

***

Оплеуха, которую он получил, больно жгла лицо, и Скай решил, что не станет скрывать ее от других людей или просить у слуг обезболивающую мазь, снимающую красное воспаление - пусть позор станет свидетельством его позора. В комнате стоял запах розмарина и кофейных зерен востока; чистота шелковых простыней и филигранная вышивка плелась по подушкам с вихрастыми золотыми кисточками, в сине-белых фарфоровых вазах стояли свежесрезанных пышные хризантемы, а в чаше селадона с изразцами настаивался имбирный чай с нежно-розовыми лепестками, над купальней из великолепного обработанного мрамора с золоченым обрамлением поднимался пар, а из распахнутых окон доносился гул предстоящего праздника. Он поступил неправильно, думая больше о себе, тогда как надо было думать о ней, и может сегодня бы они вдвоем смотрели, как запускают огненных птиц, а дети привязывают к серебряным нитям неоновые голограммные шарики, закидывая их высоко в небо, и устремляясь бегом вниз по широкому холму, наблюдая, как из мерцающих частиц возникают корабли с алыми парусами или гигантские киты, рассекающие темные просторы; может, попробовали бы знаменитые карамельные леденцы в форме ирисов, внутри которых горячий шоколад с ванильным кремом; смотрели за веером красок, проносящихся мимо них людей в роскошных одеждах, за спинами которых висят яркие зонтики всех оттенков радуги с только что нарисованными кистью художника знаками зодиака и латинскими письмена. Но что думать о возможном, когда следовало бы принимать настоящее. Они никогда раньше не перепирались, сколько он себя помнил - между ними не было ни одной диллемы или противоречивых стычек за правоту. Первая ссора, начинающаяся с громкого удара, звук которого простирался на весь верхний этаж, не предвещала ничего хорошего. Глаза ее блестели от подступивших к краешкам чернильных ресниц слез, но ни одна не скатилась по щеке, уголки рта крепко сжаты и лицо бледное, как у безразличной ко всему куклы, но самое ужасное, что причиной тому стал он. В ее покоях тихо, возле сундуков с платьями стояли саквояжи с цимбалами и литаврами, вечером София возьмет смычек в руки и перьевую ручку, записывая ноты на бумагу, а он будет лежать на ее кровати, глубоко вздыхая аромат покрывал, в которые она укутывается ночью, будет смотреть на нее, пока не заболят глаза и ни за что не признается, что от ее изумительного вида в обычной сорочке у него застывает кровь. Радостное воодушевление, с которым они прибыли в Шанхай, улетучилось.

- Что ты сотворил? - надломленным тоном вопрошала она, прижимая к себе трясущуюся как в ознобе руку, ладонь которой отрывисто пронеслась по его щеке. - Если это из-за того, что произошло с Клаусом, то можешь не беспокоиться, я отослала письмо Верховному Канцлеру, и твоего падшего друга признают изгнанником, он больше не посмеет вернуться в Империю, однако, в связи с исключительными обстоятельствами того, что он также является почетным участником Турнира, мы не вправе приговаривать его к суду. Здесь все события происходят не по нашей воли.

- Как выяснилось, он и я никогда и не были друзьями, - тихо лепетал он, смотря на длинные бусины, свисающие с расшитого камнями пояса до самого пола. - Все было ложью с самого начала, но больше всего меня убивает тот факт, что я ни разу за то время, что мы провели вместе не удосужился поинтересоваться его чувствами. Что он чувствовал, когда его насильно перевезли из одного края в другой и заставили жить по новым правилам? И суть не в том - хорошо он жил до этого или плохо. Нельзя привыкнуть к месту и назвать его домом, если в нем нет людей, которые тебе дороги. Представь, Софии, я думал, что ближе его у меня никого нет, я делился с ним всем сокровенным: мыслями, идеями и мечтами. Я хотел, чтобы он мечтал о том же, что и я, но о чем мечтал он, я так и не узнал. И чувство сожаления съедает меня изнутри, словно во мне сидит умирающий зверь, пытающий вырваться наружу и терзающий когтями плоть.

- Это не умоляет твоих поступков, - воспротивилась София, грозно сверкая глазами,- я не знаю, что должна сказать или сделать, мне не у кого просить совета, поэтому единственное верное решение - это на какое-то время побыть вдали друг от друга. Таково мое тебе наказание, пусть оно и ничего не изменит.

- Разве ты этого не хотела? - напрямик спросил юноша, с нажимом усаживая ее на кремовую софу и расставляя руки по обе стороны, не давая возможности ускользнуть. - Просто признай, что ты хотела, чтобы эти ублюдки были наказаны, а их глаза выцарапаны. Ты же мысленно взывала ко мне, чтобы я пришел, разве не так?