Из того ли то из города (СИ)

Разом ударили копья, разом и разлетелись в щепу. Треск раздался, будто у великана какого порты надвое лопнули. Вихрем промчались один мимо другого всадники, каждый в конец площадки, осадили коней, развернулись и замерли. Крик полыхнул над степняками; будь в небе облака, до облаков бы достал. Те, кому поединок не интересен был, чуть головами повели, плечами пожали, да и вернулись к своим делам; всего и потехи-то.

Неужто кто против нашего устоять сможет? А те, кто площадку окружил, так и замерли: глаза в гривну, рот - что нора барсучья.

Кинул Илья взгляд суровый на Бугу-богатыря, потащил меч из ножен. Тот, хоть и опешил немного, а воин опытный. Сабля в ручище - в ладонь клинком, не меньше. Сошлись посреди площадки, потчуют один другого железом острым, однако ж никому не по нраву такое угощение. Меч или щит саблю встречают, сабля или щит - меч останавливают. Казалось бы: велика квашня, ан зацепить-то ее ой как непросто! И сам степняк не лыком шит, и конь у него к схваткам привычный. То как заяц мечется, то грудью вперед без удержу прет. Однако ж и степняк ничего с Ильей поделать не может. Страшно свистит сабля, иного б с первого маху на полы рассекла, а тут, как в народе молвится, коса на камень нашла. Лязгнет, да и отскочит. Откуда только этому баатуру приемы боя известны, что дедами-прадедами в Степи оттачивались? Змеей вьется, чуть недоглядишь, ужалить может. Ни силы, ни ловкости не занимать. Да и не видать, чтоб уставать начал.

Бьются богатыри. Ни один верх взять не может. Уже и пар валит, что от них, что от коней их. Землю повздыбили, пылью мелкой вверх поднимается, окутывает поединщиков, оседает на лицах и доспехах. Уже стрелами быстрыми разнеслась весть по стану степняков, в которую поверить невозможно. Стоек оказался баатур неведомый, и никак с ним Буга не справится. Потянулись, чтоб своими глазами глянуть. Все теснее в толпе, потихоньку да помаленьку и размер площадки, где богатыри бьются, меньше становится.

Уже и солнышко посильнее припекать начало, уже и руки не так почасту вздымаются, даже железо не в прежнюю силу звенит, - и оно устало. Разъехались в очередной раз по разные концы, застыли. Махнул Буга ручищей, Михея зовет. Подошел тот, выслушал слова степняка, к Илье направился.

- Предлагает тебе, - говорит, подошедши, а у самого голос подрагивает от волнительной радости, и глаза горят, - на сегодня поединок закончить. Завтра продолжить. Негоже, мол, коли не искусством, а измором победа добыта будет. На правах хозяина предлагает, а ты у него вроде как гость будешь. Пока исход в чью-нибудь пользу не решится. А еще обещает, что коли тебе смерть приключится, отдать твое тело черниговцам, дать им день вольный на погребение и могилы твоей никому тревожить не позволит. Ловко ты его, - неожиданно хмыкнул. - Вот чего не ожидал, того не ожидал...

- Добро, - согласился Илья. - Только и ты ему напомни, чтоб не шли на попятную, коли моя возьмет.

Передал Михей. Гаркнул что-то Буга голосом зычным, разомкнулись степняки, дорогу давая. Повел Михей Илью обратно к его шатру.

- Ты теперь его, не знаю уж, как и назвать. Только он тебя убить может. Ежели кто вред тебе замыслит, не говоря уж о том, чтоб покуситься, он того надвое разорвет. Так что отдыхай спокойно, сил набирайся...

Где там, отдыхай спокойно. Нужно и меч заточить, и щит поправить, и доспех, куда сабля пришлась. Поглядел - и глазам своим не поверил. Зазубрины на клинке будто сами затягиваются, вот как рана на коже. Что же это за кузнец такой, опять подумалось, и что за железо, из которого меч сделан? А может и правду говорят, что нет вокруг ничего неживого, что все своею жизнью живет, не всем понятною, не всем заметною?..

Копье, правда, пришлось новое делать. Илья свое навершие подобрал, прежде чем в шатер возвратиться. А древки степняки принесли, несколько, на выбор. Без подвоха, без изъяна. Глядели, кто с интересом, кто со злобой затаенною, как выбирает, по руке меряет. Но - никто ничего. Должно быть, и впрямь богатырь ихний на расправу крут. Ему честная победа нужна. Ему, может, в кои веки раз подходящий супротивник повстречался.

На другой день повторилось все. Началось чем свет, и закончилось ничем. Никто не взял верх. Ни искусством, ни силою, ни счастьем. Сидит Илья вечером у себя в шатре, - копье заново изладил, оно, как и давеча, щепой разлетелось, повечерял, но отчего-то не спится ему. Шум за полотном иной нынче. Вчера был вроде как удивленный, а нынче - резкий такой, будто делят что-то, да никак не поделят.

Чуть шевельнулась пола, мышь-полевка в гости пожаловала. Ну, хоть какой гость, жаль, угостить нечем. Только и осталась та корка, что погорелец на дороге отдал. Глядит на нее, хоть какое развлечение. А она шмыгает, во все стороны разом, и совсем не боится. Вспомнилось, поговаривали старики, мышь увидеть - хорошая примета. К добрым вестям. Обмишурились, значит. Откуда тут добрым вестям взяться? Нешто князь киевский с дружиной богатырской на выручку спешит? Так что сплоховала ты в этот раз, мышка-норушка... Помотал Илья головой, неужто морок приключился? Потому как нет никакой мыши, сидит, совсем по-собачьи, волчина огромадная, - глаза желтые, сама серо-бурая, лапы, - вот ежели случаются промеж волков богатыри, - именно такие и есть.

Знать, не сдержали слова данного, подослали волкодлака. Волк - зверь осторожный, в середину становища не сунется. Вздохнул Илья, ну, значит, так тому и быть. Коль удастся справиться, надо отсюда выбираться. К городским воротам пробиваться.

А волк вроде как встряхнулся. Пробежала дрожь от морды до кончика хвоста, и показался перед Ильей человек в доспехе, как у него самого. Ну, или почти таком. Русоволосый. Ежели по лицу судить, годами Илье равен, а ежели по глазам - постарше Святогора будет. Сел, скрестив ноги, совсем как степняк, прищурился, да и говорит:

- По здорову будь, Илья Иванович. Извини, что незваным заявился, - тут выбирать не приходится.

- И тебе по здорову, - отозвался Илья. - Не знаю только, как звать-величать.

- Неужто не догадался? - Незнакомец с сомнением покачал головой. - А ведь слышал... Кто Волхом кличет, кто Вольгой, кому как нравится.

- Вон оно что... - протянул Илья и с любопытством уставился на гостя, словно желая рассмотреть получше.

- Чего уставился, не на смотринах, чай. Знаешь, о чем разговоры по становищу идут?

- Ну?..

- Злобятся. Не затем пришли, чтоб забаву богатырю своему устроить, - за добычей. А тут ты им - как кость поперек горла встал. Недоброе замышляют.

- То-то я и гляжу, шумят нонче как-то по-иному...

- Шумят - ладно, брехливая собака редко кусает. Извести тебя мыслят. Но только так, чтоб не в открытую. Чтоб с росстани сразу и вправо, и влево пойти.

- Это как это? - не понял Илья.

- А так. Подкинут, как заснешь, аспида ядовитого, а скажут - сам заполз.

- Так ведь слово дадено?

- Слово - оно до поры, до времени. Видать, приспела пора-то.

- То не слово, то - лжа.

- Тебе - лжа, а им - хитрость военная. Али сам не видал, как они спиной к противнику оборачиваются, чтоб в засаду заманить?

Посуровел Илья, нахмурился - туча тучей. Невольно к мечу потянулся.

- Нешто думаешь все войско ихнее в одиночку одолеть? - улыбнулся Волх. - Такое и старым богатырям не всегда под силу было.

- Сколько смогу, одолею, а с остальными - может, из города на подмогу кто выйдет.

- Не славно, в городе-то. Врасплох их застали. Многих побили.

- Ну, значит сам...

Снова улыбнулся Волх. Хитро так.

- Не затем я здесь, чтоб вот так, за здорово живешь, защитника земли нашей да ворогам на потеху и поругание. Замешкался я на пути, никак раньше не пришлось. На два дня ты степняков под стенами придержал, люди тебе за то в пояс поклонятся. Так что, Илья Иванович, ложись-ка ты спать, ни о чем не печалясь, дальше - моя забота. Верь слову, завтра к полудню не останется здесь ни одного степняка. Только - чур! - уговор: нет меня здесь, и не было.

Илья было рот раскрыл, - спросить хотел, - а Волх шмыгнул мышью под полог, и нет его. Нет, как не было. Или все-таки было?..