Из того ли то из города (СИ)

Правду сказал Волх - еще до полудня никого под стенами не осталось. Только один его шатер пнем торчит, степной подарок. А на городских стенах волнение. Не могут люди поверить в избавление свое. Где ж это слыхано, чтоб дикие вот так запросто ушли, не солоно хлебавши? Они ж завсегда, коли ухватить не в силах, стрелами огненными засыпали. И что это там посреди поля оставили? Может, это ихний волхв какой-то, чары насылать будет, а они тем временем в место безопасное схоронятся?

Нашлись храбрецы, наведаться, посмотреть; не век же за стенами прятаться. Выехали те с опаскою из ворот, запирать за ними не стали - на всякий случай. Держаться доглядатаи кучкой, коней не торопят. Одно дело со степняками грудь в грудь, они хоть и воины, а все ж таки люди; здесь же пока неведомо что схоронилось. Храбрость без должной оглядки, она до хорошего не доведет. Смотрят, а неведомо что само им навстречу шествует. Человек как человек, и вроде даже на них похожий, не из диких. И оружие нашенское, и доспех. Идет себе без опаски, коня ведет в поводу. Остановились, подождали, пока приблизится.

- Ты, мил человек, погодь пока, - крикнул один. - Ты нам ответь поначалу, да по правде. Как тебя звать-величать, откуда родом, по какой надобности?

- Звать меня Ильей, по батюшке - Ивановичем, родом из земли Муромской. В Киев мне надобно, да вот заплутал ненароком...

- А у степняков как оказался?.. - опять спросил кто-то, а другой пробормотал: - Ишь ты, откуда занесло. Земля Муромская, чай, не ближний свет. По выговору - и впрямь из калачников. Погоди, со степняками-то. Бывал я в тех краях, поспрашаю малость...

Ну, и начал Илью про город спрашивать, про деревеньку их, про местность окрестную. Отвечает Илья, как может. Выходит вот только не совсем здорово. Откуда ж ему знать, где кузнечный ряд, где палаты купеческие, где еще что. Вот и приходится отвечать: "говаривали, что там-то", "слышал, что там-то". Пустое все; однако ж, как говориться, соврать - негоже, да и себе дороже.

- Да что ты нам все: "говаривали", "слышал", ровно нигде и не бывал? Ты вообще-то, окромя деревни своей, выезжал куда, али нет?

- Случалось, - спокойно отвечал Илья.

- Случалось... - поддразнил спрашивавший. - Лапотник. Сидел, небось, всю жизнь на печи, да ел калачи. А еще доспех воинский нацепил, оружие... Владеешь чем, или для острастки, чтоб не приставали? Ряха-то, вишь, какая.

- А ты спробуй, - по-прежнему спокойно предложил Илья.

- Придет время, спробуем. Скажи теперь, как к степнякам попал, да что у них делал.

- Так говорил же прежде: заплутал. А что делал? Блинами потчевался, ряху наедал. Веришь, нет?

- Чего ж не верить, правду - ее за версту видать... Может, ведаешь, чего это они оглобли повернули? То не высунешься - враз стрелу схватишь, на стены лезли, ровно муравьи, то вдруг стихли на пару дней, а затем и вообще восвояси подались? Что у них там на горке приключилось?

- На горке-то? На этой-то самой горке меня Буга-богатырь блинами и потчевал. Слыхал про такого? Я ему теперича ближе брата родного. С любого шкуру спустит, коли меня хоть пальцем тронуть посмеет.

- Чем же это ты ему так угодил?

- А тем, что не больно любопытный.

- Ишь ты, ежака... Слыхивали мы про Бугу. Ты хоть и дороден, а куда тебе супротив него. Вздуть бы тебя хорошенько, за лжу.

- Так я чего... Могу и булаву свою одолжить, на дело доброе. Держи.

И Илья легонько так подкинул булаву допросчику. Тот ловко ухватил ее одной рукой за рукоять, и, не успев выпустить, грохнулся на землю, вывалившись из седла. Будто неведомая сила выдернула. Стоявшие рядом кони, заржав, испуганно шарахнулись, створки городских ворот подались в стороны: то ли чтоб посланных обратно принять, то ли чтоб подмогу выпустить.

А Илья стоит себе спокойненько, голову склонивши, в небо чистое поглядывает, будто и не причем. Едва посланные с конями совладали, напустились на него. Бранят, на чем свет стоит. А упавший поднялся тем временем, ничего не понимает. Крутит булаву за рукоять, мало дыру в земле не выкрутил, поднять же - никак. Бросил наконец.

- Да ну его, - сказал беззлобно. - Этакая-то тяжесть небось одному Святогору под силу. Забирай. - И товарищам своим. - Из наших, должно быть. Экую дурь учинил. Степняку в жизнь не додуматься. Стало быть, не врал, про Бугу-то? - Это он опять Илье.

- Про Бугу не врал, - Илья подошел, поднял булаву, - про блины врал. Случаем я на степняков вышел. Попал на пепелище, что от селения осталось, мне там один погорелец рассказал малость, как все было. Разгорелось ретивое, решил поквитаться, и в засаду угодил. Обманули они меня. Ну, а как здесь оказался, потешиться решили, отдать аслану своему на растерзание. Пришлось согласиться, сами видели, сколько их... Только уговором поставил, чтоб пока не одолеет меня Буга ихний, город в покое оставили... Ну, и еще кое-чего...

- Вон оно как... - раздумчиво протянул горожанин. - Так ты, значица...

Илья пожал плечами.

- Ну да, как-то так...

- Выходит, в долгу мы перед тобой...

- С чего бы это? - опешил Илья.

- С того, про что ты умолчал. Выходит, это из-за тебя степняки осаду сняли... Выходит, это ты город наш от разорения спас... - в упор глядя на Илью, очень медленно произнес горожанин и вдруг, сорвав с себя шелом, поясно поклонился.

- Да ты что, что ты! - подскочил к нему Илья, ухватил за плечи, приподнял и прижал к груди. - Не тебе мне, а мне вам в пояс кланяться надобно. Не за себя вы стояли-держались тут, за всю землю нашу, матушку. Не пустили дальше ворога лютого, разорителя хищного...

Видя такое дело, и остальные спешились. Зовут Илью в город, спасителем величают, как ни отнекивается. Мало не насильно повели. А на стенах дивуются, не поймут, чего и подумать: то ли приветили незнакомого приветом особым, то ли повязали.

Дошли до ворот, те распахнулись во всю ширь; слова еще не было молвлено, а уж понеслась мысью по домам-теремам весть радостная, разрастаясь толками да небылицами, что прознал про беду ихнюю князь стольнокиевский, выслал им на помощь богатыря сильномогучего, самому Святогору под стать. Те, кто на стенах, мол, сами видали, как подъехал он ко силушке великоей, что город взаперти держала, как он стал-то эту силушку великую конем топтать да копьем колоть, а и побил он эту силушку великую, смертным боем всю, до единого, всего за два дня и две ночи. И хотя не так все было на самом деле, а только попробуй кто поперек слово сказать - хорошо, ежели просто на смех поднимут, так ведь могут и трепку задать. Нашел время, когда с правдой своей сунуться, да и неправда это, коли все вокруг в один голос иное поют. Еще и про то вспомнили, как прежде богатыря оборону держали. Тут каждый, даже из тех, кто носа высунуть не посмел, припоминал, как выходил за стены, как летели влево вправо враги поверженные, от одного вида его устрашающего, не токмо что от "ка-ак размахнулся, да ка-ак дал..." Ну, богатырь, оно, конечно, тоже помог, не без этого... Но - потом...

Разойдутся-разлетятся вскоре по всей земле великой, от края до края, песни народные про победу великую, смешаются в них правда и вымысел, но разве в этом главное? Главное - оно ведь в том, что сдюжили, что одолели ворога, пример подали внукам-правнукам, а остальное - так себе, случаем приплелось.

И такая радость в городе, через стены выплескивается. Зовут Илью к себе старшим над дружиною. Кому ж, как не ему, во главе ратников стоять, которые хоть завтра походом, - гнать степняков за горы высокие, моря глубокие...

- Ай же ты, удалый, добрый молодец! Ты бери-ка у нас злато-серебро, и бери-ка у нас скатный жемчуг, и живи у нас, во городе Чернигове, и слыви у нас воеводою. Будем мы тебя поить-кормить: вином-то поить тебя допьяна, хлебом-солью кормить тебя досыта, а денег давать тебе до-люби...

В общем, душа нараспашку. Коли любовь - так до исподнего. Как ни отнекивался, не слушают. С таким-то богатырем, да с таким-то народом, мы не токмо что степь погоним, мы самым главным городом станем, куда там Киеву!.. Не знал, как и выкрутиться, пока случаем на корку черствую не наткнулся, погорельцем данную. Он ее из сумы достал, тряпицей обернул и поближе к сердцу пристроил. И как-то она все знать о себе не давала, а тут рукой повел, мешает что-то.