Из того ли то из города (СИ)

Дальше в лес - больше дров. Вот уже и Илья потихоньку, незаметно для себя самого, поперед Святогора стал, в одиночку разъезды кочевников по степи гоняет; уже и прочие подтянулись, такие караваи на стол мечут, - вдесятером не унести; уже никто никого толком и не слушает; уже мелькнули за столом глаза знакомые, зеленые-презеленые... А все ж таки время настало, когда не хочется расходиться, а приходится. Спасибо хозяевам, пора и честь знать. Завтра - или сегодня уже? - наведаемся, потолкуем, а нонче - по домам. К родителям сын долгожданный приехал. Уважил мир, на том спасибо.

Вот уж и последнего гостя со двора проводили. Как водится, до ворот, поясной поклон, спасибо, что пришел, уважил. Поклон в ответ - хозяевам хлебосольным, и остались, наконец, родители с Ильей с глазу на глаз. Только у Ильи эти самые глаза слипаются - мочи нету разнять. Ладно уж, ступай, ложись, без тебя управимся.

Поутру рано поднялся, а все ж не раньше матери. Та уже в хлеву суетится - дверь распахнута. Пока к колодцу сходил, вылил на себя пару ведер воды ледяной, отец на крыльцо вышел. Берут свое годы. В темноте не видать было, а сейчас заметно - белеть голова начала. Чуть меньше ростом стал, погрузнел, а силы в руках не убыло. Столы да лавки давеча играючи подымал... На избу Илья глянул, на сарай, на хлев. В порядке. Разве что крышу кое-где подправить не мешает.

Тут Ефросинья с ведерком вышла. Улыбнулась.

- Сейчас утренничать будем, готово у меня все.

И в избе скрылась.

- Конь-то мой, как там? - вдогонку спросил Илья.

- В пристройке. Той самой, что для жеребенка вместе делали. Аль позабыл? - вместо Ефросиньи Иван ответил.

- Не забыл...

Пошли смотреть.

Примечает Иван, глаз-то у сына иной стал. Хозяйский. Не мечется без толку, оценивает, прикидывает, что к чему. Такому у Святогора-богатыря не научишься. Не все Илья вчера сказал, ох, не все.

Как поутренничали, вышли на заднее крыльцо, присели, начал Иван потихоньку расспрашивать про ученье богатырское. Народу нету, приукрашивать не для кого, отвечает Илья прямо, как было. Про ученье, про житье, про то, что нет более на свете Святогора-богатыря, некому теперь постоять на горах Сорочинских против королей заморских. Про Горыныча рассказал, даже про жену Святогорову, что она как бы...

Не видят, что Ефросинья позади тихонечко присела, слушает. Услышала про Славяну, обнаружилась, руками всплеснула.

- Тебе не на чужих жен засматриваться, свою иметь пора. Короли твои, змеи - пустое все. Негоже по свету белому бобылем шататься. Что у нас, девок мало? Глянь вон на Проса...

- А что с Просом приключилось? - встрепенулся Илья. - Я его вроде как вчера не видал?..

- Да был он, - сказал Иван. - С краешку притулился... Никак не отойдет...

- Жена его пропала, - пояснила Ефросинья. - Сколько тому прошло? В лес пошла, и пропала. Искали - не нашли. Только я так скажу, хворость у нее приключилась. С той самой поры, как здесь жили, все чахла и чахла, так бы и истаяла совсем, кабы не пропала. Жалко, конечно. Хоть и держалась от всех подальше, ни с кем-то не поговорит, а все равно жалко. Живого-то человека... - Илья непроизвольно вздрогнул. - Думали поначалу, и Просо твой не задержится, за ней последует. Отощал весь, кожа до кости.

- Велеславе спасибо, выходила, - сказал Иван.

- А и дочке Бажена тоже, - улыбнулась Ефросинья. - Попомни мое слово, быть по осени свадьбе. Хоть и нехорошо так говорить, а все ж таки скажу: не было бы девке счастья, да несчастье помогло. Давно она по кузнецу сохла, почитай, с той самой поры, как в деревне объявился. Глаз не сводила.

- Вон оно как, - протянул Иван. - Я-то думал, Велеслава ее травам учит, раз она как свободная минута, так шасть к ней в избу...

- Ну да, травам... Вот говорят: у бабы волос длинный, а ум короткий. На себя бы хоть раз обернулись. До седых волос дожил, а чисто отрок... Вот бы и тебе, сынок, женой обзавестись, хозяйством своим...

- До седых волос, говоришь, дожил, а чисто отрок? - хохотнул Иван. - А ну-ка, Илья, выкладывай начистоту, как есть. Кем там обзавелся.

- Да ты что?!.. - всплеснула руками Ефросинья. - Ты в своем уме?!..

Взглянула на приоткрывшего от удивления рот сына.

- Неужто правда?..

- Правда... - пробормотал Илья, а сам не знает, куда глаза деть.

- Ну, рассказывай...

И начал Илья рассказывать, в этот раз не то, что давеча, без прикрас. Про житье-бытье у Святогора, и про то, что нет больше на белом свете богатыря сильномогучего, про кузнеца, что судьбу ему сковал, про то, как встретил Раду. По батюшке - Савишну. Только батюшку ее по-иному зовут, как, - не запомнить толком, не выговорить, потому - из Степи он. Про то, как зажили, как хозяйством занимался. Наконец, про задумку свою, что хорошо было бы, ежели б они все вместе, рядышком... Вот наша изба, вот ваша...

- Так нешто места мало? - обрадовалась было Ефросинья. - Вон, до леса сколько. Избу новую поставить - дело недолгое. Землю, покосы мир выделит. Добро какое перевезти - поможем. Далеко ль живете?

- Далеко, - вздохнул Илья. - Так далеко, что ежели орлом под облака - и то не видать будет. Только, мать, иная у меня думка. Не стало Святогора, знать, мне за него теперь быть. Хочу я в Киев, в дружину княжескую. А за службу - землю просить. И нам, и вам с отцом.

- Вон оно как, - протянула Ефросинья, и как-то вся посерьезнела, словно облачко на солнышко светлое набежало. А Иван молчит; перед собой уставился, и молчит.

Хорошо, на дворе гомон раздался - опять народ зашел. Только уж на этот раз не за столами по лавкам сидеть, а на помощь Илью звать. Пашню расчистить, в Агафью дерев нападало, стропила поднять, сруб под сарай передвинуть... При его силище всех делов-то и на полгривны не наберется.

- Ступай, коль народ просит. Я тоже гляну, что подправить, пока ты здесь, - хлопнул его по плечу Иван.

Будто крапивой кто вытянул, "пока ты здесь". Впрочем, тут же и забылось. Не до того сейчас. Дело понятное: никто так, за здорово живешь, с места насиженного срываться не станет. Тем паче, сколько лет здесь жили, и родители, и деды-прадеды. А с другой стороны взглянуть: коли уж судьбой ему написано земле родной защитой служить, не может он здесь остаться. Никак не может. Но и долг свой перед отцом-матерью тоже помнит. Им до старости - не сто верст. Не бывать такому, чтоб они кому на шею сели, чтоб их за глаза куском хлеба попрекали, при живом-то сыне-богатыре. Вот и выходит, что лучшего всего поступить так, как он придумал. Главное - слова нужные подобрать.

А их и подбирать не пришлось. Потому как когда вечером в избу вернулся, - раньше никак не пришлось, - все уже без него решено было.

- Ты вот что, сынок, - сказала ему Ефросинья. - Ты там устраивайся, в дружине-то, в Киеве, а далее - поглядим. Обустроишься, обживешься, может, и мы к тебе. Ну, а если не так случится, как думается, станется - ты к нам.

Не стал Илья ни спорить, ни разубеждать. Время покажет его правоту.

Единственное, в чем он не прав оказался, так это срок не рассчитал. Мнилось ему, неделей управится, ан все две ушло. Сельчане, будто нарочно, к его приезду дел поднакопили, где его силушка востребована оказалась. Наверное, еще больше б нашлось, если б не отговорился заботами срочными да обещанием вскорости обратно быть.

...Снова на коне Илья, в полном вооружении. Летит-поспешает в стольный Киев-град. Никогда прежде там не бывал, только по разговорам себе и представляет. Красивым. Раскинувшимся на несколько верст, окруженным стеной белого камня, с высокими башнями, с золотыми воротами. Это ж какому богатству несметному должно быть у князя киевского, ежели там ворота городские - и те из чистого золота? А еще терема у жителей, самые маковки - те тоже золотом крыты. Так сверкают на солнце - глазам мочи нет. И река возле города, куда как шире той, что возле деревеньки родной. Славутичем зовется. Ладей там, кораблей разных - видимо-невидимо. Со всего свету белого гости съезжаются с товаром красным.