Архиведьма

— Я полечу. Дома уже месяц не был, и что-то мне неспокойно — пояснил Гриша.

Он мигом достал маленький ножичек и отрезал небольшой кусочек шляпы, затем раскрыл ладошку, на которой оказался мешочек. Гриша упрятал туда кусочек зеленой материи, затянул завязочки и повесил на веревочку.

— Это очень мощный оберег, поскольку наши шляпы делаются из нити, в которую впрядены священные травы нашей долины. Он поможет тебе на твоем пути. А еще, если захочешь вызвать меня — скажи, глядя на него, «вызываю тебя, Гриндарольд». Я сразу же тебя услышу и приду, — лепрекон воздел руки к небу, и к его ногам опустилась радуга, в которую он и шагнул, — А за коня не серчай. Лучшей породы я не знаю.

И Гриша растворился вместе с радугой.

Глава 3

Летать — не падать

Солнце уже почти село, когда мы добрались до кромки леса. Крылья у коня очень удачно складывались, облегая тело так, что даже при ближайшем рассмотрении их было очень трудно заметить. Да и ехать на его спине они, что сложенные, что расправленные, не мешали абсолютно.

На счастье весна выдалась теплая и сухая, поэтому проблем с ночлегом не предвиделось.

— В траве заночуем али в лес пойдем? — деловито поинтересовался Кира.

Я аж подскочила от неожиданности. До этой минуты он не проронил ни слова, видимо, все еще дулся.

— Кира! — я смерила его неласковым взглядом, — Ты меня так не пугай.

— Мне что, так и молчать все время, изображая тупую клячу?

— До недавнего момента ты и был… кхм, молчаливым конем, — напомнила я.

— Сейчас обижусь и улечу, — надулся Гроза Небес, и, не найдя отклика в моих глазах, пригрозил, — НАВСЕГДА!

— Лучше слетай в лес, веток для костра притащи.

Кира недовольно топнул копытом, пробурчал что-то себе под нос, но за хворостом полетел. Я в это время расчистила место для будущего костра, расстелила одеяло и бухнулась на него, уткнувшись лицом в траву. В детстве мне часто приходилось ночевать в поле или в лесу. Бывало, заработаешься и не заметишь, что солнце садится, а домой бежать уже поздно. Поначалу страшно было — шорохи везде, волки воют. Только те, кто никогда не ночевал в лесу, считают, что ночью там стоит гробовая тишина. Один рев оголодавшей орды комаров, с остервенением кидающейся на безоружную жертву, чего стоит. А проблема с волками решилась просто.

Только заслышав шорох в кустах, я начинала выть на запредельных децибелах таким дурным голосом, что не только волки, медведи, бросались наутек от нового вида хищной нежити. Судя по вою, размерами я не уступала мамонту. И вот вою я, вою, а когда замолкаю, в лесу воцаряется полная тишина. Белки попрятались в дупла, стрекозы попадали в обморок, дятел намертво застрял клювом в вековом дубе, а слабонервные хищники разбежались. Через мгновение лес снова оживает: на ветру шебуршат ветками кусты и монотонно бурчит Кира. Кира?!

— Дрова ей для костра принеси. Ну, принес, и что? А огонь мне копытом высекать или в селение смотаться? То-то народ удивиться. «Папаша огоньку не найдется? В лучшем случае заиками останутся.

Я так красочно представила себе картину прилета Киры в селение посреди ночи и спроса «огоньку», что не удержалась от смешка.

— Ага, — уличил меня ворчун, — Проснулась, соня? Я в поте морды, рискуя своей шкурой, ищу дрова, чтобы она не замерзла, и что я получаю взамен?!

— Что?

— Она еще спрашивает! НИ-ЧЕ-ГО!!!

— Хлеба хочешь? — примирительно поинтересовалась я.

— Хочу, — с опаской согласился Кира, — А он что, заплесневел?

— Да нет. Просто я думала, мы поужинаем перед сном.

— Тогда точно хочу.

Костер я развела довольно быстро. Под мерный треск поленьев в огне мы сидели и долго болтали о всякой ерунде. Кира оказался приятным собеседником. Я пожарила половину имеющегося у нас хлеба, и мы с удовольствием его умяли. Спать мы улеглись, вернее, повалились, далеко за полночь. Я еще удивилась, что за странная порода — Кира спал лежа на боку, прижавшись к моей спине. Последнее, что я успела подумать перед тем, как провалилась в ватный, крепкий сон, это как хорошо, что Кира теперь говорить умеет. Хоть ехать не так скучно будет.

Проснулись мы непозволительно поздно. Судя по жаре, день близился к полудню. Наспех собравшись — собиралась, естественно, я — мы углубились в лес под спасительные тени деревьев. Шлепать по тракту на говорящем коне я не рискнула. Кто заметит — спалят к лешему и меня, и Киру. Никто не станет разбираться, ведьма — не ведьма, селяне, да и чего греха таить, некоторые городские жители тоже, в этом плане очень старомодны. Хотя, как колорадца выводить, так сразу магов зовут, но стоит им увидеть у обычного человека что-то необычное, так сразу «ведьме — пламя!. Развлечение у них такое, любимое. Меня в Болотинке разок уже хотели спалить.

В тот год мор пошел. Все болели, некоторые умирали, но только не я. Меня единственную мор обошел стороной, вот все дружно и решили, что это я его напустила. Спасло меня тогда только лекарство, которое я наварила из трав с дальнего луга. Оно изгоняло болезнь за одну ночь. Рецепт я так никому и не сказала, и только благодаря этому меня оставили в живых. Я не травница и не лекарь, но тогда, когда все были больны, а меня хотели сжечь, я шла по лугу и точно знала, какие травы мне нужны, я это чувствовала каким-то шестым чувством, и оно не подвело.

Этим утром, а точнее уже днем, идти по лесу было легко и хорошо, поэтому предложение «подвезти крошку с ветерком» я безапелляционно отклонила. По моим подсчетам, нам предстояло минимум дней пять пути по лесу, а затем, если не собьемся с курса, мы должны выйти прямиком на Раскский тракт, соединяющий Тавр, одну из столиц Раска и Гордей. Если меня и будут искать, то только на Орочьем тракте. Никому и в голову не придет, что у меня хватит смелости пересечь Глухой лес.

Глухим лес назвали не потому, что он представлял собой непролазную кущу, просто там, на десятки верст, не встретишь ни одного разумного существа. Разумная и неразумная нежить не в счет. Мало кто возвращался из этого леса, и все они были белы, как лунь. Что с ними случилось, никто так и не рассказал. Хотя ходили слухи, будто смельчаки просто на выходе из леса наткнулись на племя диких степных орков. Тут уж есть, чему пугаться: зеленые чудища в полтора человеческих роста, с ног до головы обмазанные грязью и обвешанные разнокалиберными костями, в основном животного происхождения, но кто ж об этом знает.

Воздух был свеж и приятен. Мне было непонятно, почему все так упорно игнорировали это благодатное место. Елочки и сосенки вскоре сменились осинами и березами, но лес не спешил сменяться буреломом, что не могло не радовать.

— Ну, может, все-таки прокатишься? — захныкал Кира. — Мне бы с седоком потренироваться летать.

— Сколько деревьев ты уже лбом сосчитал?

— Сорок девять, — гордо сообщил летун.

— Знаешь, я бы не хотела, чтобы твое юбилейное пятидесятое дерево стало для меня последним… Осторожно!

БУММММ!

Опоздала. А вот и первый дуб на пути — для Киры «на пути» в прямом смысле. От такого шлепка у меня заложило уши. Раньше конь учился лавировать между деревьев в отдалении, и до меня доносилось лишь слабое потрескивание веток. Теперь-то я поняла, что это были вовсе не ветки, а стволы. Вот погоне хорошо было бы — знай, иди себе по просеке. Дуб спасли только его габариты. На вид ему была не одна сотня лет, а шириной он был в три обхвата. После Кириного неудавшегося маневра дерево изрядно покосилось, но выстояло.

Кое-как сведя разбежавшиеся глаза на переносице, и глянув перед собой, конь спросил:

— А почему мы в дубовой роще?

— Ты жив? — спросила я, щелкая пальцами перед его мордой. — А еще мне предлагал прокатиться. Сейчас бы вместе бабочек ловили в дубовой роще. Пошли. Я дотемна хотела к реке выйти.

Кира потряс головой, неуверенно приподнялся и, уже без выкрутасов, пошел рядом.

До реки мы добрались засветло, так что времени хватило даже на ловлю ужина. У нас как раз закончились и хлеб, и вода. Рыба в реке Кипе была крупная и непуганая. Кира набрал в лесу каких-то поганок (если завтра проснусь, значит, были съедобные) и уверял меня, что ядом от них не пахнет. У него якобы нюх теперь острее собачьего. Из рыбы с грибами вышел чудный суп. Чтобы он не был совсем пресным, я покидала туда немного приятно пахнущей травки.