Шесть с половиной ударов в минуту (СИ)

- Не забывай, что я собираю статистику не только среди людей, - прошелестел голос, и задумавшаяся девушка вздрогнула. – Но и среди Спустившихся.

- Можешь пожаловаться Сат’Узунд на меня, – поморщилась Тигоол. – Скажи, что мы, такие-сякие, сами разжигаем конфликты с людьми.

- Отчасти, это так. Это обоюдоострая проблема.

Сотня глаз, неотрывно наблюдавшая за девушкой, вдруг захлопнулась. Созерцатель потерял к Спустившейся интерес, и та вздохнула с облегчением. Её душу перестали препарировать острые лезвия чужого внимания. На всю оставшуюся жизнь насмотревшись на редчайших представителей своего народа, Тигоол собралась покинуть дорогу. Её смущала лишь неподвижность собеседницы, которая тоже должна была уже давно растечься в разных направлениях.

- Если ты больше ничего не хочешь сказать мне, я пойду делать свою работу, - придавая голосу грубоватость, дабы скрыть за ней растерянность, пролепетала Тигоол.

- Вот оно что, - как будто самой себе сказала мнимая монахиня. – На тебе висят три якоря, а не четыре. Ещё рано. Тогда мне действительно нечего больше добавить.

Она сделала несколько плавных шагов и растаяла. Не осталось даже ослепительно-белых одежд. Тигоол поёжилась, в который раз думая, что даже среди Спустившихся есть поистине странные создания.

- Везёт людям с их однообразием форм. Не то что нам, - девушка вернулась к жалобам на злюку-жизнь, и эта такая родная привычка вернула ей уверенность и хорошее настроение.

========== Глава 8.2 Потерявшая тропу ==========

Не люблю ночь. Даже больше того – она почти мой персональный враг. Вон, скалится своими чёрными зубами, разве что язык не показывает. Или у меня уже голодные галлюцинации, так как последнюю крошку я съела ещё три дня назад. Что это было? Какая-то булка и кусок вяленого мяса, выменянные мною у странствующих торговцев на последние деньги и пару личных вещиц. Кажется, самое время задуматься о поиске провизии. Но почему же мне так всё равно?

Так что там такое крутилось только что в голове? Ах да, мой враг. Ночь – бесполезный кусок черноты, годный лишь на то, чтобы изнеженным людям во время сна не светило солнце в глаза, а также чтобы спрятать какую-нибудь пакость от посторонних глаз. Больше всего зла случается в это мрачное время суток. Это факт, проверенный мною лично. Моя мать умирала ночью. В монастырь служительниц меня привели после того, как солнце в последний раз подмигнуло с горизонта. Настоятельница Катрия пыталась задушить во мне грех под покровом темноты. И Ланмон ушёл из этого проклятого мира тоже ночью. Во всех сценариях лишь она одна, госпожа в чернильных одеждах, оставалась неизменной героиней.

У людей принято говорить, что ночью чудовища выползают из своих норок и начинают охоту на светлые души. Вот уж не знаю, что там с кровожадными демонами, какими их рисуют в сказках, дабы очередной ребёнок прекратил скакать по дому и улёгся, наконец, спать, потому что иначе утащат, а не потому что у матушки голова уже болит, но главное зло по ночам творят именно люди. А чудовища как раз ходят по домам и спасают умирающих от голода девочек…

… чтобы потом оставить их – умирать в другую ночь от другого голода.

Я подняла голову и вгляделась в грязное, как сажа, небо. Ни путеводной звезды тебе, так живописно подмигивающей заплутавшему путнику в красивых историях о подвигах и приключениях, ни луны, пусть она хоть сто раз будет тусклее заляпанного ночника, но зато хотя бы светит. Ничего. Унылость и тоска. И глупые жалобы глупой девочки, которой по меркам людей уже пора поселить первые морщинки на лице, а не разгуливать с детским личиком. И голод, мой уважаемый спутник.

По правую руку был лес. Если быть честной, там обосновалась темнота, но я знала, что за ней стоял лес. А где-то сзади осталась деревня, пройденная мною ещё днём. Уставшая девочка Умфи хотела зайти в неё, попроситься на ночлег, обменять какие-нибудь вещи на еду, хотя бы банально присесть под деревом, наблюдая за неторопливой жизнью людей. Но Нахиирдо отчаянно воспротивилась, напоминая, чем обернулся предыдущий опыт: зашла в какой-то город, а потом застряла там на длительный срок, увядая в бессмысленности, утопая в его гадкой трясине. Только вырвалась из него, и опять? Нет уж, долой эти города и деревни с их беспечностью. Не место для жизни, а кладбище для души, где медленно гниёшь заживо. И я обошла деревню стороной. И уже не в первый раз. Было ещё что-то, чужеродное, постороннее, что также не хотело видеть меня входящей в селение людей. Не знаю, кто это или что, но оно осязаемой змеёй обвивалось вокруг шеи и не давало не только дышать, но и думать о том, чтобы посетить какой-нибудь городок. Я возвращалась на путь одинокой странницы, и оно отступало, довольное моей покорностью. Иногда мне доводилось просыпаться ночью от ощущения, что это нечто рядом, стоит и смотрит на меня немигающим взглядом. И тело прошибал озноб, а горло сжимали ледяные тиски страха. Время от времени оно нарочно будило меня, чтобы поразвлечься. Ему нравилось видеть, как я испуганно таращусь по сторонам, пытаясь понять, кто дёргал за плечо или шептал в ухо. А потом неизвестный прятался. Боюсь предположить, что ему нужно, но он не просто прицепился ко мне. Незваный попутчик намертво приклеился, и случилось это даже не на равнине лесостепной зоны, по которой я теперь бездумно брела, а раньше. Чем бы ни был этот невидимый паразит, он мыслил и вынашивал какие-то планы. Получается, это ещё один мой спутник? Их становится всё больше, а ведь я люблю тишину и одиночество.

Ночь снова насмехается надо мной. О, ей известно, что я немного привираю. Мне нравятся покой и уединение, но когда они наступают, невольно хочу сбежать от них. Вот такая двоякость. Должно быть, она присуща моей натуре. Я и милая девочка Умфи, скромная и самоотверженная, и запуганное несчастное существо по имени Нахиирдо. Кто я в конечном итоге? Человек? Спустившаяся? Чего во мне больше? Какой некорректный вопрос. Нельзя разделить себя на две половинки и пересыпать из одной в другую. Это уже буду не я, а кто-то другой, более простой, однозначный, неинтересный персонаж этой глупой пьесы под названием жизнь, но… несомненно, более счастливый.

Забавно, но, от рождения обладая естественными правами людей и Спустившихся, я при этом имела меньше всех возможностей и прав. Мама, конечно, поступила честно по отношению ко мне, когда передавала в руки Сайтроми. Но вот меня она забыла спросить, хотела ли я этого. Уверена, что ответила бы утвердительно. А вот если бы спросили теперь, сказала бы я, что довольна этим ответом? И чем дальше, тем меньше выбора оставалось. Даже этим днём, раздумывая, зайти в деревню или нет, я металась меж двух огней, а в итоге всё решило какое-то существо, терзавшее меня уже который день. Вот и всё право выбора! И когда церковники узнают, что я дочь одного из Шести, они не полюбопытствуют, есть ли мне дело до их нелепых, безжалостных войн между людьми и демонами, желаю ли поучаствовать в ней, принимаю ли чью-то сторону. Они просто избавятся от меня, потому что так «правильно», а у личности по имени Нахиирдо нет прав претендовать на что-то ещё, кроме пыточных инструментов и спасительного пламени.

Страдая от изнеможения, я опустилась на землю и положила голову на дорожный мешок. Он значительно полегчал после того, как пришлось отдать мой любимый фолиант с историческими зарисовками за еду. Даже тут у меня не было выбора. Или нет? Я ведь могла сохранить книгу, но тогда бы меня ждала более скорая голодная смерть. Да разве это выбор? Гори он в огне , ибо ни одна здравомыслящая личность на такое не пойдёт!

Так хотелось найти виноватого в том, что со мной происходило. Стало бы значительно проще. Можно было бы, как Тигоол, изливать каждодневную желчь, ругаться и проклинать виновника. Ему бы ничего не сделалось, но зато как легко стало бы на душе, знай я, что вот он, негодяй, получает мысленный нагоняй! В фантазиях я варила бы его в медленно закипающей воде, вырывала бы ему глаза, отрезала пальцы, пришивала их на место, чтобы затем снова выдрать. И так бы переваривала, перетирала, превозмогала то неудовлетворение, то разочарование, что копились в моей душе.