Подменный князь. Дилогия (СИ)

— Пойдем к дьякону, — сказал я. — Захария объяснил нам, как до него добраться.

— А он пустит нас? — усомнилась Любава. — Неизвестных людей, да на ночь глядя…

— Дьякон пустит, — уверенно сказал я. — Передадим привет от Захарии, и вообще… К тому же больше нам идти все равно некуда. Или у тебя есть какие-нибудь предложения?

Любава потупилась, ресницы ее чуть дрогнули. Она промолчала и отрицательно качнула головой.

— Пойдем, куда ты скажешь, — тихо ответила она.

Я — не дурак и все прекрасно понял. Она могла бы пойти к Свенельду. Но знала, что меня туда с ней вряд ли пустят, да и не пойду я туда. И Любава решила идти со мной.

* * *

Найти дом Феодора-диакона оказалось весьма просто — Захария не солгал. Христиан в Киеве было совсем мало, так что все они были на виду, а уж единственный диакон — в особенности.

Дом был таким же, как все остальные, окруженный высоким частоколом, с глухими крепко-накрепко запертыми воротами. Сначала на стук откликнулись собаки, дружно взревевшие в три глотки, и лишь спустя пару минут в воротах появилась маленькая щель.

Услышав имя отшельника, нас впустили во двор, а затем и в дом, стоявший в окружении хозяйственных пристроек. В отличие от того, что мне приходилось видеть в деревнях по пути сюда, дом этот уже больше походил на те древнерусские дома, которые я в детстве рассматривал на картинках в учебнике. По крайней мере, он представлял собой бревенчатый сруб, стоящий на каменном фундаменте, а не обшитую деревом землянку. Крыша тоже была тесовой, а не покрытой слоями соломы, как повсюду. Правда, печи не было, а посредине помещения располагался сложенный из камней очаг. Сейчас он был погашен из-за летнего времени, но в холодные времена, когда его топили, то дым стлался по комнате и уходил кверху, в специально прорубленное в крыше отверстие. Точно такую же систему отопления мне уже довелось видеть здесь повсюду. Видимо, до появления печей еще оставались годы, если не столетия…

По стенам дома шли деревянные лавки примерно в метр шириной, на которых жители днем сидели, а ночью укладывались спать. Матрасы и постельное белье были еще неизвестны: спали на собственной одежде и укрывались ею же.

Войдя, мы сразу оказались в окружении многих людей: вся большая семья Феодора жила вместе — идея отдельных комнат еще не приобрела популярности. Хозяин жил вместе со всеми, и каждый домочадец был на виду, под неусыпным оком.

Как я понял впоследствии, семья Феодора состояла из его жены, трех сыновей, двух невесток, двух дочерей и большого количества ребятишек младшего возраста, число которых мне так и не удалось установить.

Мужчины в доме внешним видом не отличались от тех, что мы видели на улицах, но женщины выглядели иначе. Головы их были закутаны в платки до самых бровей.

Сам диакон принял нас, сидя на лавке в парадном углу дома, под развешанными там иконами. Было ему лет пятьдесят, но на вид гораздо больше из-за излишней полноты и нездоровой отечности, которая бросалась в глаза.

В длинном расстегнутом кафтане малинового цвета, из-под которого виднелась белая рубаха с косым воротом, и в синих шароварах, Феодор производил впечатление состоятельного человека. Одежда из крашеной ткани была признаком материального благополучия, как и многочисленные украшения по преимуществу из бронзы и червленого серебра. Правда, Феодор из-за своего духовного сана не носил украшений, но это с лихвой окупалось его домочадцами. Взрослые сыновья звенели крупными серьгами в ушах, а женщины — наборными монистами и браслетами искусной работы.

— Ты крещеный? — сразу спросил у меня Феодор, едва я назвался знакомым отшельника Захарии. А когда я ответил утвердительно, метнул строгий взгляд на Любаву, стоявшую в шаге за моей спиной.

— А она что — поганая? Почему голову не покрывает?

Голос у диакона был резкий, каркающий. Маленькие глаза смотрели исподлобья, и вообще чувствовалось, что человек явно не в духе. Во всяком случае, вопросы он задавал в тоне участкового уполномоченного.

— Она не христианка, — ответил я. — Не знает, что нужно покрывать голову.

— А звать тебя как?

Услышав имя Владимир, диакон чуть было не подскочил на лавке и вытаращился на меня.

— Как Владимир? — спросил он. — Ты же сам сказал, что крещен. А Владимир — не христианское имя, а поганое.

Ну да, он был по-своему совершенно прав. Я потупился, не зная, что ответить. Действительно, Владимир — это языческое славянское имя. Оно стало христианским уже гораздо позже, а для диакона десятого века являлось очевидным свидетельством моего «поганства», как тут называли язычников.

Теперь Феодор смотрел на меня уже совсем подозрительно и недружелюбно. Если мы действительно собирались остаться тут на ночлег, мне следовало срочно что-то придумать.

— Прости меня, я просто забыл, — сказал я, стараясь выкрутиться из положения, в которое сам себя поставил по легкомыслию. — Владимир — мое прежнее имя, до крещения. А крестили меня Николаем. Это я приплел имя своего отца, решив, что для такого дела худо не будет. И зачем я сказал, что крещен? Нужно было сказать, что оглашенный, как я сказал Захарии. Тогда не запутался бы…

— Николай, — повторил следом за мной диакон. — А что в Киеве делаешь? Ты не с ними пришел? Не с этими?

Он покрутил головой и сделал такое гадливое выражение лица, что у меня не осталось сомнений в том, кто имеется в виду.

— Не с новым князем? — наконец пояснил Феодор.

— Мы — сами по себе, — уклончиво ответил я, не вдаваясь в подробности. — Я лекарь, лечу разные болезни. А это — моя помощница.

— Что ж ты — христианин, с поганой связался? — мрачно поинтересовался диакон, уставив на Любаву свои заплывшие глаза.

Это был допрос с пристрастием, и мы оба чувствовали себя неуютно.

— Сказано же в Священном Писании, что неверная жена освящается верным мужем, — ответил я и сам изумился, как внезапно и негаданно всплыла в моем мозгу эта цитата из Библии. Конечно, я читал Библию в студенческие годы, и довольно часто, но не старался ничего запоминать. А вышло, что действительно самые разные сведения хранятся у нас в голове и способны временами всплывать самым неожиданным образом…

— В Священном Писании? — удивился Феодор и даже покраснел от досады. — Ты что же, читал Священное Писание?

Он был поражен.

— Конечно, читал, — ответил я. — А ты что же, не читал?

— Я не знаю греческого языка, — ответил диакон, потупясь. — И не знаю грамоты.

Теперь пришел мой черед удивляться.

— Как же ты служишь? — спросил я. — Ведь без грамоты и не читая Священное Писание невозможно служить в церкви.

— Отец Иоанн мне рассказывал, — пояснил Феодор. — А служу с голоса. Отец Иоанн меня научил, я запомнил, вот и служу. И знаю, что это означает.

Диакон заговорил по-гречески, и я понял, что он имеет в виду. Священник научил его богослужению на греческом языке, и Феодор просто заучил это наизусть. С голоса на голос.

В каком-то смысле тяжелейшая задача. Попробуй выучи наизусть на незнакомом языке все то, что должен провозглашать в церкви диакон! И подсмотреть ведь нельзя, если ты неграмотный.

Все остальные члены семьи диакона прислушивались к нашему разговору. Они старались этого не показать, и никто старался не смотреть в нашу сторону, но по напряженному молчанию можно было судить о внимании, обращенном на нас.

— А от каких болезней ты лечишь? — с интересом спросил нас хозяин. Поскольку с таким вопросом ко мне уже не раз обращались тут, я несколько осмелел. Мы с Любавой падали от усталости, были голодны, как волки, а Феодор даже не предложил нам присесть. Разговаривал как царь со своими слугами или как хозяин с работниками. А мы ведь были гостями, как ни крути…

Об этом я и сказал диакону, не постеснялся. Пусть тут десятый век, но ведь ноги-то не железные.

— Садись рядом, — после короткого раздумья предложил Феодор. — А помощница твоя пусть во дворе подождет, там и отдохнет. Негоже поганой в христианском доме сидеть.